тром Мэси разбудило жужжание автоматически включившегося комнатного обогревателя.
Он высунул из-под одеял голову. В спальной кабине было почти светло и очень холодно, изо рта шел пар. Мэси с беспокойством подумал, что сегодня еще холоднее, чем вчера.
Но инспектор Службы Освоения Планет не может позволить себе казаться взволнованным. Единственный способ добиться успеха — следовать этому правилу всегда, даже наедине с самим собой. Поэтому Мэси отогнал все тревожные мысли, но беспокойство не оставляло его. Так уж всегда. Стоит только получить высокий пост и интересную самостоятельную работу, как тут же начинаются неожиданности. Неожиданное определенно было и здесь, на Лэни III.
Он служил Кандидатом на планетах с тропическим климатом — Кхали II, Тарет и Арепо I; Младшим инспектором — на Менесе III и Тотмесе. Одна из них была полупустынной планетой с температурой вулкана. Он служил и на единственной в своем роде планете Сэрила, которая на девять десятых покрыта водой. Но эта планета, где Мэси впервые получил высокий пост, оказалась совсем иной. Все здесь было необычным. Ледяной мир с единственной жилой зоной — и то с постоянной отрицательной температурой! — таит в себе много неожиданностей.
Мэси знал о подобных, покрытых льдом мирах лишь то, что говорилось о них в книгах. Вот и все.
Обогреватель все жужжал и жужжал. Пар от дыхания становился почти незаметным. Когда, по расчетам Мэси, температура стала лишь немногим ниже нуля, он выбрался из одеял и подошел к маленькому круглому окну. Его кабина была всего лишь небольшой частью оборудования колонии, заброшенной на Лэни III.
Вокруг виднелись другие такие же ячейки, расположенные в строгом порядке. Все они соединялись цилиндрическими переходами. В целом сооружение создавало впечатление удивительной гармонии на фоне хаотического нагромождения покрытых льдами гор.
Мэси окинул взглядом широкую долину, в которой находилась колония. Со всех сторон высились причудливые пики — они обрамляли утреннее солнце. На склонах вершин сияла и искрилась белая броня, покрывавшая здесь все, что видел глаз. Небо было бледным. Вокруг солнца геометрически правильно расположились еще четыре ложных, светившие холодным, ледяным светом в этом заброшенном мире. Летом температура в долине после полуночи была около минус десяти градусов. Сейчас стало еще холоднее, и это в защищенной от ветров долине, самом теплом месте на планете! Здесь бывали ночи, когда возле каждой звезды сияли ее ложные двойники.

Экран тускло засветился. Мэси стоял перед ним, пока тот разгорался ровным голубоватым светом. На нем появилось лицо Хэндона. Он был моложе Мэси и часто полагался на огромный, по общему мнению, опыт Старшего инспектора.
— В чем дело? — спросил Мэси и внезапно почувствовал себя неловко оттого, что был не в служебной форме.
— Мы принимаем передачу с нашей планеты, — с беспокойством сказал Хэндон, — но ничего не можем в ней понять.
Их планета была в той же солнечной системе, что и Лэни III, поэтому прямая связь обеих планет была возможна. Расстояние между ними колебалось от нескольких десятков световых минут до немногим более светового часа. Сейчас они находились в наибольшем удалении. Нормальная связь прервалась несколько недель назад и не могла скоро восстановиться — между ними находилось солнце. Но кое-какие сигналы все-таки доходили, хотя передача дьявольски искажалась.
— Это не слова и не изображение, — тревожно продолжал Хэндон, — передача идет с перепадом разных частот, и мы не знаем, что делать. Есть, правда, сигнал и на обычной частоте, но очень много разных помех. А в самой гуще всей этой мешанины довольно четко выделяется какой-то непонятный звук, вроде бы вой, только прерывистый... Прерывистый звук одного тона.
Мэси, машинально потирая подбородок, припоминал теорию информации, которую изучал перед самым окончанием Академии Службы. Сигналы передаются пульсациями, изменениями высоты тона, частотными вариациями... И он с благодарностью подумал о семинаре по истории связи — это было как раз перед вылетом на первую полевую работу в качестве Кандидата.
— Гм-м, — сказал Мэси задумчиво. — Это самое... Ну, прерывистые звуки. Не были ли они... не более двух длин, что-нибудь вроде... гм-м... бзз-бзз-бззззз-бзз?
Он чувствовал, что теряет свое достоинство, произнося столь нелепые звуки, но лицо Хэндона прояснилось.
— Да, да! — горячо воскликнул. — Они самые! Только более высокого тона, вот так, — его голос перешел на фальцет: — Бзз-бзз-бзз-бззззз-бзз-бзз!
Мэси подумал, что, обмениваясь подобными звуками, они выглядят как два идиота. Он с достоинством сказал:
— Запишите все, что вы получили, я попробую это расшифровать. — И затем добавил: — Перед тем как появилась связь голосом, были сигналы светом и звуком в группах коротких и длинных единиц. Эти группы обозначают отдельные буквы. Конечно, имелись и группы сигналов, обозначавшие слова и даже понятия. Очень грубая система, но она оправдывала себя в те далекие времена, когда в эфире было великое множество помех. При крайней необходимости ваша родная планета могла попытаться пробиться через поля тяготения Лэни именно этим способом.
— Безусловно! — убежденно сказал Хэндон. — Нет никаких сомнений, что это именно так!
Он смотрел на Мэси такими глазами, словно готов был прищелкнуть языком от восхищения. Его изображение постепенно тускнело: экран погас.
«Он уверен, что я гениален, — сердито подумал Мэси, — но ведь я знаю только то, чему меня научили. И это рано или поздно станет очевидным».
Он одевался, время от времени подходя к оконцу и хмуро поглядывая в него. Невыносимый холод на Лэни III в последнее время усилился. У Мэси была смутная мысль, что это как-то связано с солнечными пятнами. Он, конечно, не мог их обнаружить простым глазом, но солнце выглядело каким-то бледным, как и его ложные двойники. Мэси они раздражали. На этой планете не было пыли, зато сколько угодно льда — и в воздухе, и на земле, и под землей. Разумеется, когда-то этот мир знавал и тучи, и моря, и растительность: в котлованах, вырытых под опоры посадочной решетки, ясно виднелись пласты мерзлой глины и гумуса. Но с тех пор прошли миллионы, может быть, сотни миллионов лет. Правда, и сейчас температура еще была достаточно высокой для того, чтобы планета могла иметь атмосферу и частично оттаивала в защищенных от ветра местах под прямыми лучами солнца в середине дня. Но за последние несколько дней климат так изменился, что дальнейшее существование жизни, созданной и поддерживаемой человеком, стало вызывать сомнения.
Мэси надел форму офицера Службы Освоения Планет, украшенную эмблемами с изображением пальмовой ветви. Ничто не могло быть неуместней этого символа на планете с шестидесятифутовым слоем вечного льда. Мэси неторопливо шел по коридору, связывавшему его спальную кабину с административным сектором, не забывая ни на минуту — только ради престижа Службы — о своем ранге. Это было очень невеселое занятие — всегда помнить о своем положении. Если бы Хэндон не смотрел на него так почтительно, если бы он был просто дружелюбным! Но Хэндон благоговел перед ним. И даже сестра Хэндона Рики... Тут Мэси решительно выбросил из головы всякую мысль о ней.
Он прибыл на Лэни III, чтобы проверить все сооружения колонии. В их комплекс входила гигантская посадочная решетка для космических кораблей, которая получала из ионосферы энергию, необходимую для приземления грузовых космических лайнеров. При необходимости эта же энергия использовалась для колонии. Кроме того, здесь была подъемная космическая лодка, поднимавшаяся на пять планетарных диаметров, и энергохранилище на тот маловероятный случай, если произойдет авария на решетке. Конечно, имелись продовольственные запасы и необходимое оборудование для их постоянного возобновления — то есть гидропоническая система. Словом, ничего необычного, хотя и была причина, делавшая колонию значительной, — ее рудник. Все эти законченные и уже вступившие в строй сооружения должен был проинспектировать квалифицированный Инспектор Службы перед тем, как колония получит лицензию на неограниченную эксплуатацию. В этом также нет ничего особенного, но Мэси был очень молодым Старшим инспектором. Это была его первая самостоятельная работа, и временами он чувствовал себя неуверенно.

Мэси проследовал через вестибюль одной из спальных кабин, вошел в следующий переход и направился прямо в кабинет Хэндона, который совсем недавно стал администратором. Он был горным инженером и считался специалистом с большим будущим, но когда управляющий колонией заболел и улетел на родину, его обязанности возложили на Хэндона.
«Интересно, — подумал Мэси, — чувствует ли он иногда неуверенность, как я?»
Хэндон сидел за столом в кабинете управляющего и слушая настоящую мешанину звуков, вылетавшую из репродуктора. Это было одновременно ревом, воем, треском, визгом, рычанием и завыванием. На фоне этой дикой какофонии выделялся тонкий прерывистый высокий звук. Иногда он был еле слышен, почти исчезал, временами становился резким и отчетливым. Но всегда был отдельным звуком: короткие и длинные отрезки всего лишь двух длин. Увидев Мэси, Хэндон облегченно вздохнул.
— Я попросил Рики транскрибировать передачу, — сказал он. — Я велел ей поставить короткие значки вместо кратких звуков и длинные — вместо долгих и сказал ей, чтобы она попыталась выделить определенные группы. Мы принимаем передачу уже полчаса.
Мэси слегка кивнул:
— Уверен, что это одно сообщение, повторяемое снова и снова. Думаю, что передача должна расшифровываться буквами в двухбуквенных и трехбуквенных словах — как ключом к более длинным. Это быстрее, чем производить статистический анализ частоты.
Хэндон немедленно нажал на кнопки перед экраном. Он передал Рики слова Мэси как откровение. Мэси же виновато подумал, что это просто трюк, всплывший в памяти из детских лет, когда он страстно интересовался шифровыми кодами.
Хэндон повернулся от экрана:
— Рики говорит, что ей уже удалось выделить отдельные группы, — доложил он, — но благодарит за совет. Что делать дальше?
Мэси сел. Ему хотелось кофе, но к нему относились с великим почтением, как к полубогу, и эта роль подавляла его.
— Мне кажется, — заметил он, — что увеличивающийся холод не может быть локальным явлением. Солнечные пятна...
Хэндон заметно вздрогнул. Он взял со стола лист бумаги и протянул его Мэси. Это были ежедневные измерения солнечной константы на Лэни III. Черная линия на графике в нижней части листа резко падала вниз.
— Можно подумать, что солнце убегает, — сказал Хэндон. — Конечно, это невозможно! — торопливо добавил он. — Но наблюдается ненормально много солнечных пятен. Может быть, они и исчезнут, а между тем количество тепла, получаемое планетой, значительно убывает. Насколько я знаю, здесь такого еще не бывало. Ночная температура на 30° ниже среднего уровня. И не только здесь: все метеороботы, находящиеся в разных местах планеты, отмечают как минимум —40° вместо —10°. И потом это невероятное количество солнечных пятен...
Он с надеждой взглянул на Мэси.
Мэси нахмурился. Солнечные пятна — это то, с чем ничего нельзя поделать. Условия жизни на планете, где бы то ни было, сильно зависят от них. Бесконечно малое изменение температуры солнца может оказать сильное воздействие на температурный режим любой планеты. В книгах о древней планете — матери Земле — говорилось, что и на ней были ледниковые периоды. Как предполагали, эти явления, послужившие толчком к возникновению человечества, объяснялись случайным совпадением максимума солнечных пятен.
Лэни III почти обледенела на экваторе. И на ее солнце было огромное количество солнечных пятен. Возможно, именно они и были всему виной.
«Передача может принести очень плохие вести, — думал Мэси, — если принять во внимание, что солнечная константа падает и конца этому не видно». Но вслух он сказал:
— Это не могло, во всяком случае, привести к необратимым изменениям. Лэни — звезда типа Солнца, между ними нет большой разницы, хотя, конечно, любые одинаковые динамические системы имеют циклические модификации. Но обычно они погашаются.
Это звучало довольно ободряюще, даже для него самого. В этот момент он почувствовал за спиной какое-то движение. Рики Хэндон молча вошла в кабинет брата, положила на стол пачку бумаг.
— Циклы иногда погашаются, а временами они усиливают друг друга. Они становятся гетеродинными. Это-то как раз и случилось, — спокойно заявила она. Рики кивком указала на стопку принесенных ею бумаг:
— Там все сказано. — Она опять кивнула, на этот раз Мэси. — Вы были правы. Это одно сообщение, повторяемое снова и снова. Я расшифровала его так, как делала в детстве. Когда Кену было двенадцать, я расшифровала его дневник, и он страшно злился, так как я узнала, что у него нет там никаких секретов.
Рики попыталась улыбнуться. Но Хэндон ничего не слышал — он быстро читал. Мэси видел на листках ряды точек и тире и подставленные под каждой группой знаков буквы.
Лицо Хэндона совсем побелело, когда он кончил читать.
Он протянул Мэси листки, исписанные ровным и четким почерком Рики. Мэси прочитал:

«ДЛЯ ВАШЕГО СВЕДЕНИЯ: СОЛНЕЧНАЯ КОНСТАНТА СТРЕМИТЕЛЬНО ПАДАЕТ ИЗ-ЗА СОВПАДЕНИЯ ЦИКЛИЧЕСКИХ ВАРИАЦИЙ В ОЧЕВИДНО РАСТУЩЕЙ АКТИВНОСТИ СОЛНЕЧНЫХ ПЯТЕН С ПРЕДЫДУЩИМИ ДОЛГИМИ ЦИКЛАМИ. МАКСИМУМ ЕЩЕ НЕ ДОСТИГНУТ, И ОЖИДАЕТСЯ, ЧТО НА ВРЕМЯ ПЛАНЕТА СТАНЕТ НЕПРИГОДНОЙ ДЛЯ ЖИЗНИ. СТРАШНЫЕ МОРОЗЫ УНИЧТОЖИЛИ ПОСЕВЫ В ЛЕТНЕМ ПОЛУШАРИИ. МАЛОВЕРОЯТНО, ЧТО ДАЖЕ ОЧЕНЬ НЕБОЛЬШАЯ ЧАСТЬ НАСЕЛЕНИЯ СМОЖЕТ ЗАЩИТИТЬСЯ ОТ ХОЛОДА. ОБЛЕДЕНЕНИЕ ДОСТИГНЕТ ЭКВАТОРА ЧЕРЕЗ 200 ДНЕЙ. ПОДСЧИТАНО, ЧТО НОРМАЛЬНАЯ СОЛНЕЧНАЯ КОНСТАНТА ВОССТАНОВИТСЯ НЕ РАНЬШЕ ЧЕМ ЧЕРЕЗ 2000 ДНЕЙ. ЭТО СООБЩЕНИЕ ПОСЛАНО ВАМ, ЧТОБЫ ВЫ НЕМЕДЛЕННО РАСШИРИЛИ ГИДРОПОНИЧЕСКОЕ ПРОИЗВОДСТВО И ПРИНЯЛИ ДРУГИЕ ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ. КОНЕЦ. ДЛЯ ВАШЕГО СВЕДЕНИЯ: СОЛНЕЧНАЯ КОНСТАНТА СТРЕМИТЕЛЬНО ПАДАЕТ ИЗ-ЗА СОВПАДЕНИЯ ЦИКЛИЧЕСКИХ...»

Мэси оторвался от бумаги. Лицо Хэндона было мертвенно-бледным. Мэси мрачно сказал:
— Кент IV — ближайший мир, который может помочь вашей планете. Почтовый лайнер доберется туда через два месяца. Оттуда смогут послать три корабля — еще два месяца. Это не выход!
Населенные планеты находятся далеко. Среднее расстояние между звездами всех типов — четыре-пять световых лет. Это — два месяца полета. К тому же не все звезды типа Солнца имеют населенные планеты. Колонизованные миры подобны одиноким островам в громадном океане, и космические корабли ползают между ними со сверхсветовой скоростью. В древние времена на планете-матери Земле люди месяцами плавали по морю на своих утлых судах. Нельзя было послать сообщение быстрее, чем мог доставить его человек. Сейчас положение было примерно таким же. Сообщение о катастрофе на Лэни нельзя передать по эфиру, его можно только доставить.
На внутренней планете, Лэни II, было двадцатимиллионное население, а в колонии на Лэни III — триста человек.
Внешняя планета почти замерзла, и через двести дней та же участь ожидает и внутреннюю. Обледенение и жизнь взаимно исключают друг друга. Человек может держаться, пока есть продовольствие и энергия, но настоящей защиты от холода для двадцати миллионов человек создать нельзя! И, конечно, трудно рассчитывать на помощь извне. Сообщение об этой катастрофе будет идти слишком долго. Нужно около пяти земных лет, чтобы прислать на Лэни II тысячу кораблей, которые спасут не более одного процента населения, а через пять лет немногие останутся в живых.
Хэндон облизнул пересохшие губы. Он отвечает за триста человек, живущих в замерзшей колонии. У них есть продовольствие, энергия, надежные жилища, они могут позволить себе остаться здесь. Но их родному миру тоже грозит обледенение, и там нет возможности снабдить всем каждого так, как здесь.
— Наш народ, — слабым голосом сказала Рики, — все они... Мать, отец, наши двоюродные сестры и братья. Все наши друзья. Наша планета станет... такой же, как эта!
Она резко повернулась к оконцу, за которым в ослепительном свете дня лежал обледеневший мир. Ее лицо дрожало.
Мэси поразило горе, которое слышалась в ее голосе. Для него это не казалось столь непоправимым несчастьем. У него не было семьи, а друзей — очень мало. Но он подумал о том, что его собеседников сейчас совершенно не занимало.
— Все так, — проронил он, — но ведь это не только их беда. Если солнечная константа действительно будет падать, положение здесь дьявольски ухудшится. У нас будет много работы, чтобы спасти самих себя.
Рики даже не взглянула на него. Хэндон кусал губы. Было ясно, что собственная судьба сейчас их не заботила. Когда гибнет твой родной мир, чья-либо личная гибель воспринимается как незначительное происшествие.
Стояла тишина, лишь на столе Хэндона потрескивал репродуктор. Где-то в глубине хаоса звуков дрожал пульсирующий, прерывистый, высокий звук; он то усиливался, то исчезал, то снова становился четким.
— Мы, — неуверенно сказал Мэси, — уже находимся в таком положении, в котором они очутятся еще не скоро.
Хэндон вяло ответил:
— Но мы не могли бы жить здесь без их помощи. А им неоткуда ждать помощи, они погибнут!
Он судорожно вздохнул, в горле что-то клокотало:
— Они... они, конечно, это знают. Поэтому они... предупредили нас, чтобы мы попытались спастись сами, так как... они ничем не могут нам помочь.
— Я хочу... быть там... и разделить с ними их участь, — сказала Рики. Ее голос звучал хрипло.
Мэси чувствовал себя одиноким. Он понимал, что никто не захочет жить, оставшись единственным живым существом. Но ведь каждый считает свою родную планету единственным миром. «Я так не считаю, — думал Мэси, — но, возможно, и я испытывал бы те же чувства, если бы Рики должна была умереть. Естественным было бы желание встретить любую беду или несчастье вместе с ней».
— Послушайте! — воскликнул он, слегка заикаясь. — Вы ничего не понимаете. Если ваша планета станет такой же, как эта, что же будет здесь? Ведь мы еще дальше от солнца! Похолодание начнется отсюда! Вы думаете, мы останемся в живых к тому времени, когда они очутятся в нашем теперешнем положении? Располагаем мы запасами продовольствия и снаряжения или нет, это не имеет никакого значения! Вы думаете, у нас есть хотя бы один шанс? Пошевелите же мозгами!
Хэндон и Рики пристально взглянули на него. Затем в лице и фигуре Рики исчезла напряженность. Хэндон сощурился и медленно сказал:
— Что ж, пусть так! Мы ведь знали о риске, на который шли. Здесь будет намного тяжелее — это ясно!
Он немного пришел в себя: краска опять появилась на его лице. Рики удалось даже улыбнуться. А потом Хэндон заявил почти спокойным голосом:
— Положение заставляет нас более трезво смотреть на вещи. Мы должны сражаться и за нашу жизнь. И у нас очень мало шансов выжить! Что вы думаете об этом, Мэси?

Солнце стояло высоко над горизонтом, но все еще было окружено своими ложными двойниками, хотя и более слабыми, чем при восходе. Небо, похоже, потемнело. Горные пики стремились к нему, безмятежные и безразличные к делам людей. Это был ледяной мир, где нет места людям.
Город представлял собой комплекс металлических коробок, строго и изящно расположившихся по ложу долины. В верхнем конце долины высилась посадочная решетка: массивные опоры, уходящие к соседним холмам, гигантский скелет стальных конструкций, вздымающийся вверх на две тысячи футов. Закутанные до неузнаваемости фигуры людей передвигались в разных местах по опорам и растяжкам. Там, где они появлялись, что-то сверкало. Это работали звуковые ледоскалыватели, сбивая наледь, покрывшую фермы за ночь. Решетка нуждалась в чистке примерно каждые десять дней. Если этого не делать, то постоянно увеличивающаяся ледяная подушка опрокинула бы фермы. Но и задолго до этого установка перестала бы работать, а без нее невозможны полеты в космос. Ракетные двигатели оказались непомерно громоздкими для взлета и посадки космических кораблей. Посадочные решетки успешно поднимали их в зону невесомости, где начинали действовать ускорители Лоулора.
Мэси добрался до цоколя башни. Он казался карликом рядом с одной из растяжек опоры. Через холодную камеру Мэси прошел в контрольный пункт управления, кивком поздоровался с человеком у пульта и с трудом стал раздеваться.
— Ну что? — спросил он. Дежурный оператор пожал плечами. Мэси был из Службы; его обязанность искать виновных, находить конструктивные дефекты в оборудовании колонии. «Я уже привык, — думал Мэси, — что не нравлюсь людям, чью работу я проверяю. Если я одобряю что-нибудь, это не принимается во внимание, если возражаю против чего-нибудь — еще хуже». Мэси всегда был одиноким.
— Я полагаю, — сказал он, тщательно подбирая слова, — что должны быть кое-какие изменения в максимуме напряжения неэксплуатационного тока. Мне бы хотелось это проверить.
Оператор снова пожал плечами. Он нажал на кнопку у экрана и, когда на нем появилось чье-то лицо, приказал:
— Переключите на резервную мощность и приготовьтесь к проверке напряжения неэксплуатационного тока.
— Это еще зачем? — удивился человек на экране.
— Вы же знаете, что это не моя идея, — ядовито ответил оператор. — Может быть, мы чего-то утаиваем, может быть, появились другие инструкции, а мы хлопаем ушами. Может, еще что-нибудь, почем я знаю! Переключайте на резервную мощность.

Человек на экране что-то проворчал. Мэси вздохнул. Инспектор Службы не обязан поддерживать дисциплину, да и не так-то уж она была сейчас необходима. Он взглянул на шкалу одного из приборов — расход энергии за день немного превышал обычный. Но это было понятно: внешняя температура падала, и для отопления жилых помещений требовалось больше энергии. Львиную ее долю, как всегда, забирал рудник колонии. Стрелка прибора упала, постояла некоторое время неподвижно и потом снова упала, уткнувшись в ограничитель.
Мэси был вынужден обойти дежурного оператора, чтобы взять вольтметр. Затем он подошел к генератору, спокойно подвесил прибор к теплым вакуумным трубам, подключил контакты. Он записал показания вольтметра и облизнул внезапно пересохшие губы. Переставил клеммы и сделал еще одну запись. Быстро перевел дыхание.
— Теперь мне хотелось бы, чтобы подключили какую-нибудь секцию, — обратился он коператору, — хотя бы шахту, мне все равно. Я хочу записать показания напряжения при использовании энергии на разных участках.
Оператор раздраженно отдал распоряжения человеку на экране, и тот с ворчанием проделал все необходимое, чтобы Мэси записал нужные ему сведения.
Дверь холодной камеры открылась, вошла Рики Хэндон.
— Пришла еще одна передача, — взволнованно сказала она. — Это ответ на наш запрос о дополнительной информации, которая вам нужна.
— Пойдемте, — сказал Мэси, — все, что мне здесь было нужно, я уже узнал.
Он оделся и вышел вслед за ней из контрольного пункта.
— Вести из дому очень плохи, — сказала Рики сразу же, как только они остались вдвоем. — Кен говорит, что положение намного хуже, чем он думал.
— Да, да, конечно, — машинально ответил Мэси.
— Это абсурд! — гневно воскликнула Рики. — Это просто чудовищно! Были же солнечные пятна и раньше! Я читала об этом еще в школе, помню и четырехлетний и семилетний циклы и все другие! О них должны были знать! Их должны были высчитать заранее! Теперь они болтают о шестидесятилетних циклах, входящих в стотридцатилетний вместе со всеми другими... Ну какой же прок от ученых, если они не могут как следует делать свое дело! И из-за этого должны погибнуть двадцать миллионов человек?!
Мэси не считал себя ученым, но ему было стыдно. Рики бушевала.
— Они все равно победят! — заявила она с какой-то злой гордостью. — Они начали строить посадочные решетки, сотни решеток. Не для посадки звездолетов, конечно, а чтобы добывать энергию из ионосферы. Они подсчитали, что одна посадочная решетка может дать достаточно энергии, чтобы отеплить около трех квадратных миль. Они строят крыши над городами. Они превратят улицы, площади и парки в поля и насколько возможно расширят систему гидропонических культур. Они не уверены, что успеют сделать все так быстро, чтобы спасти всех, но они не сдадутся!
— Нет, — сказал Мэси.
— Почему нет? — требовательно спросила она.
— Я только что сделал замеры. Напряжение и проводимость слоя, откуда мы берем энергию, прямо зависят от ионизации. Если интенсивность солнечного света уменьшится, напряжение и проводимость поля сбора также упадет. Это значит, что решетка получит меньше энергии с площади ее забора, и напряжение упадет.
— Молчите! — крикнула Рики. — Больше ни слова!
Мэси умолк. Они спустились с последнего холма и миновали вход в рудник — громадный тоннель, врезавшийся прямо в гору и сверкавший двойными рядами огней в штольнях. Они почти дошли до поселка, когда Рики спросила слабым голосом:
— На самом деле все так плохо?
— Очень, — ответил Мэси. — Мы сейчас в тех условиях, которые наступят там через двести дней. С самого начала мы могли получать лишь пятую часть того количества энергии, которая считается на Лэни II минимумом для одной решетки.
— Дальше! — вызывающе бросила Рики, стиснув зубы.
— Ионизация на Лэни III упала на десять процентов, — сказал Мэси. — Это означает, что напряжение слоя тоже упало — однако больше чем на десять процентов, намного больше. И сопротивление слоя растет. Очень сильно растет. Самое большее, что они могут добыть у себя на одну решетку, это столько энергии, сколько мы получаем сейчас.

Они подошли к поселку. Мэси почему-то бросилось в глаза, что к ячейке, где находился кабинет Хэндона, вели чистые ото льда ступеньки: все пешеходные дорожки и ступени обогревались.
Рики нетерпеливо потребовала:
— Вы должны объяснить мне все до конца!
Мэси мрачно ответил:
— Вывод из всего, что я говорил, может быть» только один: одна решетка не сможет обогреть три квадратные мили. Около одной трети этого — пожалуй, вернее. Но...
— Не может быть! — сказала Рики, задыхаясь от волнения. — Ну скажите же, что это неправда! Сколько может обогреть одна решетка?
Мэси не ответил.
Внутренняя дверь холодной камеры скользнула в сторону. Хэндон сидел за столом бледнее обычного, слушая хаос звуков, исходящих из рупора.
Он с отчаянием взглянул на Мэси.
— Вам уже известно? — глухо спросил он.— Они надеются спасти половину населения планеты. Во всяком случае, всех детей...
— Они не смогут этого сделать, — ожесточенно сказала Рики.
— Лучше расшифруй новые передачи, — вяло ответил ей брат. — Мы должны знать все, что они передают.
Рики вышла из кабинета. С трудом снимая меховую одежду, Мэси заметил:
— Остальные колонисты еще ничего не знают, по крайней мере оператор решетки.
— Мы вывесим текст передач на доску для объявлений, — сказал Хэндон. — Но мне не хотелось бы, чтобы колонисты знали обо всем. Мало радости жить здесь, зная это. Я... я еще не убежден, говорить им или нет.
— Колонисты должны знать всю правду! — настаивал Мэси. — Вы же собираетесь отдавать определенные приказы, и вашим людям необходимо знать, почему они должны быть выполнены.
Хэндон, казалось, потерял всякую надежду.
— А какой прок что-нибудь предпринимать?
Увидев, что Мэси вздрогнул, он добавил взволнованно:
— В самом деле, что толку? У вас-то все благополучно. Корабль Службы придет за вами, и в этом не будет ничего неправильного или дурного — ведь вы закончили свою работу!
Мэси что-то смущенно пробормотал.
— У нас нет никакого шанса выжить, — продолжал Хэндон, — и вы как раз один из немногих, кто это прекрасно понимает! Я высчитал дальнейшее движение кривой солнечной константы, исходя из цифр, которые нам прислали с родной планеты. Здесь не будет кислорода: он вымерзнет. Мы ведь не готовились к этому и не сможем создать необходимое оборудование. И нам неоткуда его получить! Две тысячи дней с максимально холодной температурой на родной планете — шесть земных лет! А громадные запасы холода в замерзших океанах и ледниках? Одним словом, пройдет не менее двадцати лет, прежде чем здесь установится нормальная температура. Так вот, я вас спрашиваю, есть хоть малейший шанс попытаться как-нибудь просуществовать в течение этих двадцати лет?
Мэси раздраженно ответил:
— Не будьте идиотом! Разве вам не известно, что на этой планете есть превосходно оборудованная исследовательская станция? На вашей родной планете холод наступит еще через двести дней, и они могут испробовать все средства. Если мы ничего не придумаем, разве они не смогут сделать что-нибудь там?
— Можете ли вы назвать мне хоть что-нибудь, заслуживающее внимание? — резко спросил Хэндон.
— Да! — твердо ответил Мэси. — Нужно, чтобы выключили наружные обогреватели пешеходных тропинок и ступеней. Я хочу спасти это тепло!
Хэндон спросил безо всякого интереса:
— И когда вы сбережете это тепло, что вы будете с ним делать?
— Упрячу его под землю, чтобы оно пригодилось, когда потребуется! — гневно ответил Мэси. — Я хочу хранить его в руднике! Я хочу заставить работать в шахте каждый нагревательный прибор! Нагревать скалы! Я хочу превратить в тепло каждый ватт, который мы вытянем из посадочной решетки, поместить его в гору, пока мы еще можем получать энергию. Я хочу, чтобы тепло проникло в самую глубину рудника! Конечно, мы много при этом потеряем. Ведь шахта — не аккумулятор. Но так или иначе, это какой-то выход.
Хэндон задумался. Затем, немного оживившись, поднял голову.
— Вы знаете, а ведь это мысль. Там, на нашей планете, однажды открыли купольное месторождение сланцевого масла в районе ледников. Строить шахту было неэкономично. Тогда опустили нагреватели в буровые скважины и разогрели все месторождение. Раскаленные нефтяные пары выходили через буровые скважины, а затем конденсировались. Так получили весь сланец без остатка, не трогая самого месторождения. Кажется... сланец оставался горячим много лет. Фермеры навезли туда почвы и снимали урожай прямо с ледников. Так же можно было бы сохранить теплоту и сейчас.
Потом Хэндон опять сник:
— Но они не смогут экономить энергию. Ведь нужно бросить все силы на то, чтобы устроить крыши над городами, да и строительство посадочных решеток отнимет много средств и времени.
Мэси взорвался:
— Да! Если они будут строить стационарные! К тому времени, когда они сделают эти сооружения, они станут бесполезными! Ионизация слоя уже падает! Не нужно строить решетки, можно сращивать кабели на земле и подвешивать их в воздухе на вертолетах. Конечно, такие решетки и на одно мгновение не удержат космический корабль, но энергию они смогут получать превосходно! Они даже будут снабжать энергией вертолеты. Разумеется, есть масса неудобств. Решетки потребуется опускать во время сильного высотного ветра. Зато люди вашей планеты смогут запрятать энергию в землю, под скалы, будут выращивать урожаи, спасут свою жизнь. Ну, что вы думаете об этом?
Хэндон снова пришел в возбуждение. Его глаза ожили.
— Я немедленно отдам приказ отключить наружные обогреватели. И я пошлю ваше предложение домой. Они... Им это придется по душе.
Он с большим уважением взглянул на Мэси.
— Вы, наверное, догадываетесь, о чем я думаю,— неловко произнес он.
Мэси смутился. Напрасно Хэндон так восхищается. Эти мероприятия ничего не дадут, они лишь отсрочат катастрофу. Предотвратить ее невозможно.
— Это необходимо сделать, — отрывисто сказал Мэси. И некоторое другое тоже.
— Как только вы скажете, что еще надо сделать, — тепло отозвался Хэндон, — мы немедленно все это выполним. Я попрошу Рики зашифровать передачу кодом, который вы нам сообщили, и она тут же пошлет ее.
— Я ничего вам не сообщал, — упорствовал Мэси. — Рики сама уже почти расшифровала передачу, когда вы ей сказали о моих соображениях.
— Хорошо, хорошо, — ответил Хэндон. — Я отправлю передачу немедленно.
Он встал и вышел из кабинета.
«Вот так, должно быть, и создается репутация гениального человека», — раздраженно подумал Мэси. Если люди на Лэни II соберут достаточно летающих решеток, они смогут раскалить подземные скалистые породы и саму землю. Практически, они создадут резервуары животворного тепла под городами и будут контролировать поступление тепла в той мере, в какой это необходимо.
Но... двести дней с таким же климатом, как и в колонии. И затем две тысячи дней ужасающих холодов. Потом очень, очень медленное возвращение к нормальной температуре. Пройдут долгие годы, прежде чем солнце Лэни вновь обретет свое ослепительное сияние. Они не смогут запастись достаточным количеством тепла на все это время. Это невозможно. Какая-то злая ирония заключена в том, что ледники планеты могли очень долгое время хранить холод.
К тому же, как только похолодает, на Лэни II начнутся ужасающие штормы и ураганы. Все реже и реже смогут работать летающие решетки. Количество получаемой энергии будет все время сокращаться.
Мэси испытывал глубокое разочарование. Его предложение было абсолютно бесполезным. Оно, несомненно, дает какую-то надежду и в очень слабой степени (и на короткий срок!) улучшит положение на внутренней планете. Но в условиях столь длительного похолодания его эффект сводился к нулю.
Очень неприятно, к тому же, столь сильное восхищение Хэндона. Хэндон, должно быть, скажет Рики, что Мэси просто волшебник. Но ведь это совсем не так. Идея летающих решеток была не нова: их применяли однажды на Сэриле.
«Я знаю только то, — сердито думал Мэси, — о чем мне рассказывали или же о чем прочитал в книгах. Но я ни от кого не слышал и нигде не читал, что делать в случае, подобном этому!»
Он подошел к столу Хэндона. На графике солнечной константы была проведена новая линия в соответствии с данными, полученными с внутренней планеты, — идеальная, классическая кривая наложения циклических модификаций. Эти данные говорили о многом.
Мэси, раздраженно хмурясь, взял карандаш. Его пальцы быстро писали громоздкие уравнения. Результат был так плох, что хуже и быть не могло. Изменения в яркости солнца Лэни оказались не так велики, чтобы их заметили с Кента IV — ближайшего обитаемого мира, когда свет Лэни дойдет туда через четыре года. К тому же Лэни никогда и не классифицировалась как переменная звезда.
Расчеты Мэси не были чисто теоретическими. Они базировались на данных изучения Солнца — единственной звезды в Галактике, измерения солнечной константы которой велись вот уже около трехсот лет.
Большую часть полученных результатов следовало бы отослать на Землю для аналогичных исследований. Но относительно солнечных пятен сомневаться не приходилось, ибо Солнце и Лэни были звездами одного типа и приблизительно равной величины.
Мэси пришел к ужаснувшему его выводу, что здесь, в этом уже обледеневшем мире, температура так упадет, что СО₂ в атмосфере вымерзнет. А ведь именно он создает «эффект оранжереи», благодаря которому атмосфера находится в термическом равновесии. Когда «эффекта оранжереи» не будет, температура начнет падать до тех пор, пока не исчезнет всякое тепловое различие между атмосферой и космосом. Когда же и это произойдет... Мэси подумал, что, если Рики не захочет улететь отсюда на корабле Службы, он подаст в отставку и останется здесь.

— Если вы хотите пройтись, то сейчас самое время, — неуклюже предложил Мэси.
Он подождал, пока Рики натянет непомерно тяжелый комбинезон: это были громадные высокие башмаки с подошвами в дюйм толщиной, переходящие в многослойные штаны, затем надутый воздухом верхний чехол с капюшоном и перчатками, составляющими одно целое с рукавами.
— Никто не ходит на прогулку ночью, — сказала она, когда они вошли в холодную камеру.
— Я хожу, — ответил он. — Хочу поискать кое-что.
Наружная дверь отворилась. Мэси подал девушке руку, так как ступеньки и пешеходные дорожки больше не обогревались и были покрыты тонким слоем пушистого инея.
Ледяные горы слабо светились. Строгие линии колонии четко выделялись на замерзшем ложе долины. Царила тишина, древняя, девственная тишина. Ни малейшего ветерка. Вей недвижно, все безжизненно.
Мэси поднял голову и очень долго пристально всматривался в небо.
— Взгляните, — требовательно сказал он.
Рики чуть не вскрикнула. Небо было сплошь заполнено!! бесчисленными звездами. Но ярко блестели лишь настоящие звезды; остальные были лишь их бледными подобиями. Так же как солнце Лэни днем, далекие солнца ярко горели в центре круга своих ложных двойников, мерцавших причудливо и фантастично.
— Смотрите, — повторил Мэси, — смотрите внимательней!
Рики глядела во все глаза. Картина действительно была потрясающей. Любой цвет, любой оттенок, любая степень яркости. Были группы звезд одинаковой яркости, составлявшие почти правильные треугольники, звезды розового тона, сплетающиеся в арку. Звезды, расположенные по прямой линии, квадрату, многоугольнику, но ни одна из этих фигур не вырисовывалась до конца.
— Это... великолепно! — взволнованно проговорила Рики,— но что я должна найти?
— Ищите, чего здесь нет, — сказал он тоном приказа.

Рики внимательно смотрела на небо. Звезды не мигали, но в этом еще не было ничего необычного. Они заполнили весь небосвод — и этому теперь нельзя было удивляться. Но вот в бесконечной дали появился смутный мерцающий сероватый отблеск. Затем он исчез. Тогда Рики поняла:
— Нет сияния!
— Вот именно, — сказал Мэси. — Здесь всегда были сияния. А сейчас их нет. И, по-видимому, виноваты в этом мы. Я думал, что это умно: превратить всю энергию в резервную. Это она показалась в исчезнувшем отблеске. Теперь сияние ушло навсегда.
— Я... я видела его, когда мы высадились, — проговорила Рики. — Великолепное зрелище. Но и тогда было ужасно холодно. И я каждую ночь говорила себе, что обязательно полюбуюсь им завтра. Вот и получилось, что я никогда больше его не увижу.
Мэси остановил взгляд на том месте, где только что было сероватое мерцание.
— Сияние — это явление, связанное с ионами. Мы долго высасывали их из кладовых ионосферы, — грустно сказал Мэси, — оттуда, где солнечный свет ежедневно создавал их. Боюсь, что этому пришел конец. Мы взяли уже всю энергию.
— Этого могло бы не быть, — подчеркнуто бесстрастным тоном продолжал он. — Мы ведь брали не так уж много в сравнении с тем, что там накапливалось. Но ведь ионизация атмосферных газов тесно связана с ультрафиолетовыми лучами. Даже малейшее падение солнечной константы нанесло сокрушительный удар ультрафиолетовой части спектра — тому, что создает ионы кислорода, азота, водорода.
Рики стояла очень тихо. Холод был так силен, что болезненно сжимались ноздри и в груди все закоченело.
— Я начинаю подозревать, — сказал Мэси, — что я круглый идиот. Или оптимист. Впрочем, это одно и то же. Как я мог предположить, что запасы энергии в ионосфере начнут падать медленнее, чем будет увеличиваться необходимость в них? Если уж мы погасили сияние, значит, мы добрались до дна бочки. И эта бочка мельче, чем кто-либо мог предположить.
Рики снова ничего не ответила. «Когда же она поймет всю безвыходность положения, — угрюмо думал Мэси, — когда она, наконец, перестанет мной восхищаться. Ее брат беспричинно возвеличил меня. Но я безнадежный идиот. И она это когда-нибудь узнает».
— Итак, мы не сможем протянуть так долго, как рассчитывает Кен?
— Ни в коем случае, — спокойно сказал Мэси. — Он надеется, что мы найдем способ спастись, который можно использовать и на Лэни II. Но мы потеряли энергию и будем вынуждены использовать резервную мощность. Она кончится — и мы погибнем, прежде чем на вашей родной планете почувствуют недостаток животворного тепла.
Зубы Рики стучали.
— Не подумайте, что я испугалась, — сказала она сердито. — Я совсем закоченела. Пойдемте-ка домой, пока еще там тепло!
Он помог ей войти в холодную камеру и закрыл наружную дверь. Рики все время неудержимо дрожала, пока камера обогревалась. Потом они прошли в кабинет управляющего. Хэндон вошел как раз тогда, когда Рики, все еще дрожа, сняла верхнюю часть костюма. Хэндон посмотрел на нее и обратился к Мэси:
— Звонили из контрольного пункта посадочной решетки. Там что-то не в порядке, но они не могут понять, в чем дело. Решетка включена на максимум сбора энергии, но дает только пятьдесят тысяч киловатт.
— Ее и не может быть больше, — сказала Рики, пытаясь унять дрожь. — Если уж мы погасили сияние, там нет больше энергии. Она исчезла. И мы исчезнем еще до того, как погибнут люди на нашей родной планете, Кен.
Лицо Хэндона побагровело.
— Но мы не можем, не должны допустить этого! — Он повернулся к Мэси. — Мы нужны им. Там возникла паника. Наш план создания небольших летающих решеток вселил в людей большую надежду. Они принялись за работу — и как! Мы приносим какую-то пользу! Они знают, что нам хуже, чем им, и от того, как долго мы продержимся, зависит и их мужество! Мы должны держаться во что бы то ни стало!
Рики, унявшая наконец дрожь, тихо проговорила:
— Разве ты не заметил, Кен, что точка зрения мистера Мэси соответствует его профессии? Его дело находить неисправности и ошибки. Он и сюда приехал, чтобы найти наши ошибки. У него привычка отыскивать только худшее. Но он, видимо, может изменить ее. Выдвинул же он идею кабельных решеток!
— Которая, — подхватил Мэси, — оказалась совершенно бессмысленной.
Рики покачала головой.
— Эта идея не бессмысленна, — твердо сказала она. — Она не дает людям отчаяться. Теперь вы должны придумать еще что-нибудь. У тех, кто будут выполнять ваши проекты, настроение поднимется.
— Какое имеет значение их настроение? — раздраженно спросил Мэси. — Что проку в том, какое у них будет настроение? Факты и только факты! Никто не может изменить фактов!
Рики все так же твердо продолжала:
— Мы, люди, — единственные существа Вселенной, которые не мирятся с безнадежностью. Любое другое существо лишь приемлет действительность. Оно живет, где родилось, питается тем, что находит, и умирает по требованию закона природы. Мы, люди, так не поступаем. Когда нам не нравятся факты, мы изменяем их.
Дверь мягко закрылась за ней. Мэси сердито подумал:
«Ее братец боготворит меня. И она, по-видимому, думает, что я всемогущ». Внезапно ему пришло в голову, что она знает о корабле Службы, который должен прийти за ним. Она уверена, что он надеется спастись, в то время как колонисты вынуждены остаться и ждать, пока смерть не придет в эту солнечную систему.
Он подумал вслух:
— Пятьдесят тысяч киловатт — этого недостаточно, чтобы посадить звездолет.
Хэндон вздрогнул:
— Вы имеете в виду корабль Службы, который должен вас забрать? Но ведь он может выйти на орбиту и послать за вами ракетную лодку.
Мэси смутился:
— Я не это имел в виду. Я... думаю... о другом. Мне... очень нравится ваша сестра. Она... великолепна, изумительна. И в колонии есть еще женщины. Я думаю, мы должны их отправить на корабле Службы. Допускаю, что они не намерены этого делать. Но если бы мы заманили их на борт приземлившегося корабля и... ну... и заперли их... что-ли, они были бы поставлены перед свершившимся фактом и должны были бы жить.
Хэндон медленно проговорил:
— Я об этом все время думал, надеялся на это в глубине души. Да. Я — за это. Но если корабль Службы не сможет приземлиться...
— Я уверен, что смогу посадить его, — твердо сказал Мэси. — Мне нужно только испробовать кое-что, проделать одну работу. Но вы должны дать мне обещание, что, если я благополучно посажу корабль, вы тайно договоритесь с капитаном звездолета относительно женщин.
Хэндон молча смотрел на него.
— У меня есть одна пустяковая идея, — смущенно продолжал Мэси. — Я останусь здесь поработать над ней. Пусть это также останется между нами. Во всяком случае, ваша сестра ничего не должна знать.
Хэндон слегка изменился в лице.
— Что же вы намерены делать?
— Мне понадобятся некоторые металлы, которые мы уже давно не выплавляем, — сказал Мэси, — калий, а если я не смогу его получить, то натрий или, на худой конец, цинк. Цезий был бы лучше всего, но мы ведь не нашли здесь и его следов?
Хэндон задумчиво протянул:
— Н-е-е-т. Думаю, что смогу раздобыть вам натрий и калий. Но боюсь, что в скалах нет цинка. Сколько вам нужно?
— Граммы, — сказал Мэси. — Сущие пустяки. И мне нужна миниатюрная копия посадочной решетки. Очень маленькая.
Хэндон пожал плечами.
— Это не в моих силах. Но эту работу могут выполнить другие. Я вызову нужных вам людей. Вы сами поговорите с ними.
Дверь за ним закрылась. Мэси, задумавшись, медленно снимал неуклюжую меховую одежду.
Да, немногие смогут улететь. Он превосходно знал, сколько пассажиров сверх нормы мог взять корабль Службы даже при чрезвычайных обстоятельствах. Звездолеты Службы были маленькими, грубо отделанными кораблями и предоставляли тем, кто находился на борту, лишь неудобства.
Мэси уселся за стол Хэндона и принялся составлять план предстоящих работ. Это была довольно здравая мысль. Получение энергии из ионосферы можно сравнить с выкачиванием воды из артезианской скважины в песках. Если насыщенность почвы водой высока, насос работает постоянно. Если же содержание воды уменьшается, возникают перебои. На горизонте еще виднелся слабый отблеск сияния. Значит, была еще какая-то энергия. Если бы Мэси мог до некоторой степени наполнить насос, то есть увеличить количество ионов в тех местах, где их заряд истекал, можно было бы, пожалуй, усилить их общий поток. Это было равносильно сооружению на месте артезианской скважины обыкновенного колодца, который собирает воду со всех близлежащих пластов.
Мэси приступил к тщательным вычислениям. Смешно, что он вынужден заниматься столь элементарными расчетами. Вот если бы у него были исследовательские ракеты того типа, какие Служба использует для составления планетных карт погоды! Но сейчас нужно искать какой-то другой выход.
Посадочная решетка, имея не менее полумили в поперечнике и две тысячи футов в высоту, легко поднимала и сажала космические корабли в пределах пяти планетарных диаметров. Чтобы забросить бомбу, начиненную парами натрия, на высоту примерно двадцати пяти миль, нужна решетка всего лишь шести футов в поперечнике и пяти футов в высоту. Конечно, высота должна быть большей, но увеличение размеров решетки снизило бы точность попадания. Он утроил размеры. Получилась установка в восемнадцать футов в поперечнике и высотой в пятнадцать футов. Она сможет забросить небольшую бомбу на семьсот пятьдесят тысяч футов. Этого более чем достаточно.
Мэси занялся разработкой детальных чертежей.

Хэндон вернулся с нескользкими отобранными им колонистами — техниками и учеными. Все были очень молоды. Их лица казались угрюмыми и ожесточенными. Они не могли смириться с чудовищной несправедливостью природы, обрекавшей на смерть их самих и родную планету, и почти с вызовом смотрели на Мэси, приступившего к объяснениям. Необходимо запустить в ионосферу облако из металлических паров. Нужен натрий, калий или, на худой конец, цинк. Эти металлы довольно легко ионизируются солнечными лучами — намного легче, чем атмосферные газы. Главная цель — создать вионосфере ограниченный район, насыщенный металлом, который повысит эффективность воздействия солнечных лучей и обеспечит приток энергии. Это, возможно, увеличит проводимость и в остальных участках ионосферы.
— Нечто подобное осуществляли сто лет назад на Земле, — осторожно объяснял Мэси. — Там пользовались ракетами и создавали облака натриевых паров двадцати-тридцати миль длиной. Впрочем, и сейчас Служба использует исследовательские ракеты подобного типа.
Он почувствовал на себе восхищенный взгляд Хэндона. Один из техников холодно спросил:
— Как долго просуществуют эти облака?
— На такой высоте — три-четыре дня. Ночью от них никакой пользы не будет, но днем...
Стоявший позади человек решительно сказал:
— Хватит вопросов! Начнем!
Потом началась суматоха, и Хэндон исчез. Мэси сильно подозревал, что он пошел к Рики, чтобы та передала только что рожденный проект на Лэни II. Но остановить Хэндона было некогда. Люди требовали абсолютно точных данных, и прошло не менее получаса, прежде чем каждый из них разрешил свои сомнения и ушел с нужными эскизами. Приходили и другие колонисты, яростно требуя своей доли в работе.
Оставшись наконец один, Мэси подумал, что, может быть, его предложение еще хуже, чем обманом заманить Рики и других женщин на корабль Службы. Ведь колонисты думают, что эти меры спасут их сородичей на родной планете. А они не спасут. Извлечение энергии из солнечного света влечет за собой уменьшение поступающего на планету тепла. Одно место будет обогреваться посредством электроэнергии, зато во всех остальных будет немного холоднее. На Лэни III это не имеет значения, но на их родной планете будет иметь. Чем больше изобретательности проявить в добывании тепла, тем больше тепла понадобится. Эти меры лишь отсрочат гибель двадцати миллионов человек, но полностью предотвратить ее, видимо, не удастся.
Дверь скользнула в сторону, вошла Рики. Слегка запинаясь, она сказала:
— Я... только что закодировала... то, что Кен велел мне послать домой. Это... это спасет всех! Это потрясающе!
Мэси внутренне передернуло, но он попытался улыбнуться. А Рики, вдруг глубоко вздохнув, как-то по-новому взглянула на Мэси.
— Кен прав, — мягко сказала она. — Он говорит, что вы никогда не можете удовлетвориться сделанным. Вы недовольны собой даже сейчас, ведь так? — Она улыбнулась почти печально.
Мэси, страшно смутившись, заметил, что ее глаза полны слез. Она топнула ногой:
— Вы... вы ужасны! — воскликнула она. — Я пришла сюда... если вы думаете, что сможете устроить мое похищение «ради моей безопасности», даже не сообщив мне, что я вам «очень нравлюсь», как вы сказали моему брату... Если вы думаете...
Мэси был убит тем, что Рики обо всем узнала. Она снова топнула ногой:
— Господи! Неужели я сама должна попросить вас поцеловать меня?

Всю последнюю ночь перед экспериментом Мэси просидел у термометра, регистрирующего внешнюю температуру. Он следил за ним и обливался потом, хотя в помещениях было довольно холодно: приходилось экономить энергию.
К середине ночи температура упала до —70° по Фаренгейту, еще через несколько часов до —80°. За час до рассвета термометр показывал —85°. Медленное понижение температуры объяснялось тем, что в верхних слоях атмосферы вымерзала углекислота. Смерзшиеся частицы двуокиси углерода медленно опускались вниз и, достигая более низких и теплых слоев атмосферы, вновь становились газом. Высота, где углекислота еще существовала, падала медленно, но неумолимо. А дальше уже не было предельного потолка для температуры. Если у поверхности планеты она станет ниже —109°, тогда все будет кончено. Температура —109,3° по Фаренгейту была критической цифрой. После этого она сразу упадет до —150°, —200°. И тогда начнутся ночные дожди — жидкий кислород зальет планету. Здесь уже не спасут и космические скафандры. Они защищают от низкой температуры. Но ни один скафандр не выдержит соприкосновения с нитрогеном.
Пока Мэси невесело размышлял обо всем этом, температура остановилась на —85°, потом поднялась до —70°. Утром температура на солнце была не ниже —65°. Вскоре пришел Хэндон:
— Вас вызывали по аппарату, — сказал Хэндон,— но вы не отвечали. Рики в руднике, наблюдает за всеми приготовлениями. Она беспокоится, почему вы ей не отвечаете, и просила меня узнать, что случилось.
Мэси смущенно спросил:
— У нее есть обогревательная маска?
— Конечно, — ответил Хэндон. — А в чем дело?
— Я очень боялся сегодняшней ночи. Если углекислота вымерзнет...
— Мы добудем энергию, — настаивал Хэндон. — Мы построим ледяные тоннели и ледяные купола. Мы построим целый город подо льдом, если понадобится. Но мы получим энергию. Все будет отлично!
— Я сильно сомневаюсь в этом, — сказал Мэси. — Я не хотел, чтобы вы говорили Рики о нашем плане относительно корабля Службы.
Хэндон усмехнулся.
— Маленькая решетка готова? — спросил Мэси.
— Готова, — ответил Хэндон. — Она в шахтном тоннеле, окружена обогревательными установками. Бомбы тоже готовы. Мы многое сделали для того, чтобы продержаться месяцы!
Мэси пристально взглянул на него:
— Ну что ж, пойдемте.
Он натянул свой костюм, еще более утепленный из-за усилившегося похолодания. Никто не мог бы дышать воздухом с температурой —75°, не рискуя обморозить легкие. Поэтому все, кто выходил наружу, носили гибкую маску, в которой воздух обогревался в респираторе раскаленной спиралью.
Мэси вышел из дверей холодной камеры и огляделся. Солнце, казалось, заметно побледнело, и, наконец, исчезли его ложные двойники. Небо было темным, почти фиолетовым, и Мэси показалось, что где-то в глубине его мерцают очень слабые светлые точки. Должно быть, это были звезды.
У входа в рудник началось какое-то движение. Четыре человека, закутанные так же, как и Мэси, выкатили на надувных баллонах восемнадцатифутовую решетку. Люди выглядели очень нелепо в своей одежде, напоминая медведей с дымящимися носами.
Мэси пошел через долину, где все замерло, кроме четырех неуклюжих фигур техников. Они приветственно помахали ему.
«Я опять стал популярным, — подумал он, — но это уже не имеет значения. Мои эксперименты не помогут их родной планете. Они всего лишь отсрочат катастрофу».
Мэси почувствовал в душе какую-то острую боль. Инспектор Службы, естественно, одинок. А Мэси был одиноким еще до того, как занял этот пост. Он никогда не испытывал привязанности ни к кому и ни к чему, ни одна планета по-настоящему не была ему родным домом. Теперь же он знал и чувствовал, что связан с кем-то. Но существовал и такой ничтожный факт, как падение солнечной константы одной незначительной звезды солнечного типа, и ничего не могло получиться из этой привязанности. Даже когда Рики — закутаная, как и все, — помахала ему рукой из пасти тоннеля, это не подняло его настроения. Он хотел жизни, долгих, долгих лет жизни с Рики. А уже завтра они все могут погибнуть.
— Я распорядилась прикатить контрольную панель сюда, — глухо прозвучал через маску голос Рики. — Здесь холодно, но можно за всем проследить.
Не так-то много можно было увидеть. Если все пойдет как надо, стрелки приборов бешено подпрыгнут, а соответствующие цифровые значения неуклонно поползут вверх. Но это еще не будет означать повышения температуры. Вскоре большая посадочная решетка получит большее количество энергии, но ночью температура понизится еще на несколько градусов. Если она достигнет —109,3° у поверхности планеты, дальше она будет падать до предела. И тогда не будет иметь никакого значения, как много энергии можно получить из ионосферы.
Колония перестанет существовать.
Медведеподобная фигура вышла из тоннеля и заковыляла к маленькой решетке, неся плотно завернутый предмет. Человек остановился и затем, пробравшись через перекладины основания решетки, положил предмет на камень. Мэси проследил взглядом, как уложены кабели. От решетки до контрольного щита. От контрольного щита к энергохранилищу резервной мощности.
Медведеподобная фигура резкими скачками неслась по долине к руднику. Там, где лежала бомба, возникло маленькое облако сероватого пара. Оно росло, увеличивалось. Когда человек был совсем близко от рудника, Мэси нажал на кнопку.
Раздался тонкий, пронзительный свист. Дымящийся предмет величиной с баскетбольный мяч взвился вверх и исчез. Вот и все. Мэси совершенно спокойно наблюдал за контрольными приборами. Стрелка на одной шкале достигла цифры ста тысяч футов. Мэси реверсировал кнопку подъема, произвел небольшой расчет и выключил установку. Пронзительный свист прекратился. Стрелка одного из приборов вздрогнула. Маленькая решетка получала энергию так же, как ее громадный двойник. Правда, поле сбора энергии было несравненно меньше: все равно, как через соломинку для коктейля высасывать воду из влажного песка. Потом стрелка поступления энергии подпрыгнула и, немного поколебавшись, стала неуклонно пересекать отметки на шкале.
Рики уже не следила за ней.
— Они что-то увидели! — взволнованно воскликнула она. — Взгляните на них!
Те четверо, что прикатили маленькую решетку, сейчас пристально смотрели на небо. Потом они взмахнули руками. Один из них подпрыгнул, и все начали подскакивать приплясывая. Мэси и Рики вышли из тоннеля, взглянули вверх — прямо над головой, где небо было исчерна-синим, появилась продолговатая туча. Она показалась Мэси очень маленькой, не больше ладони. Но она росла, ее края желтели. Она все ширилась и ширилась. Вскоре туча стала утончаться. И мало-помалу начала светиться. И это свечение было почему-то невероятно знакомым. Кто-то, задыхаясь, выбежал из рудника.
— Решетка... — человек запнулся, — большая решетка! Она получает энергию! Много! Много энергии!
Он тяжело переступил с ноги на ногу, жадно взглянул на стрелки контрольной панели, радостно отдуваясь.
Но Мэси все смотрел на небо и не верил своим глазам. Облако увеличивалось, правда медленно, но все же увеличивалось. Оно имело неправильную форму. Бомба разорвалась не совсем ровно, и с одной стороны вырвалось больше паров, чем с другой. Получился узкий изогнутый светящийся рукав...
— Оно похоже, — затаив дыхание, сказала Рики, — на комету!
Мэси вздрогнул. Он не отрываясь смотрел вверх на облако, руки его непроизвольно сжались в рукавицах, он судорожно вздохнул.
— Вот оно что, — сказал он странным голосом. — Это невероятно похоже на комету. Я рад, что вы это заметили! Мы можем сделать кое-что даже более похожее на комету. Мы... мы используем сразу все наши бомбы, которые приготовили. II если мы поторопимся, сегодня не будет похолодания.
Конечно, все это звучало нелепо. Рики смотрела на него, ожидая объяснения. Но Мэси уже что-то обдумывал. Никто никогда не учил его этому, и ни в одной книге он об этом не читал. Но он увидел комету. И понял, что это такое. Новая идея была столь многообещающей, что он вначале отбросил ее из страха, что ничего не получится. Это была теория, которая в корне могла изменить факты, вытекающие из понижения солнечной константы звезды типа Солнца.
Половина населения колонии принялась за изготовление небольших бомб, когда выявился эффект второй бомбы. Колонисты работали с огромным энтузиазмом.
Мэси запускал первые бомбы в совершенно произвольных направлениях. Главное, чтобы их было побольше: он отчаянно торопился развесить как можно больше кометных хвостов вокруг планеты до наступления сумерек. Он не хотел, чтобы стало еще холоднее. И этого не случилось. Правда, не было и настоящей ночи. Гигантские струи кометных хвостов надежно защитили колонию от мрака и холода и сияли ослепительным светом.
Рики упрямо твердила, что чувствует, как тепло струится с неба. Этого, разумеется, не могло быть. Но одно было несомненно: тепло откуда-то приходило. Температура не только не упала этой ночью, но и возросла. На рассвете термометр показывал —50°. На другой день они запустили более двадцати бомб, и температура поднялась до —20°. Потом поступили затребованные данные с Лэни II, и на третий день бомбы разрывались уже в намеченных районах пространства. На шестой день маленький журчащий поток появился в долине.
В то утро, когда пришел корабль Службы, в колонии зашел разговор о разведении рыб в водоеме. Громадная посадочная решетка гудела на низкой вибрирующей ноте, напоминая величайший орган. В самой глубине бледно-голубого неба с мерцающими золотистыми облаками появилось крохотное пятнышко. Звездолет подобно огромной серебристой рыбине опустился в самом центре решетки.
Немного позднее капитан звездолета отыскал Мэси в кабинете Хэндона.
Капитан тщетно боролся с собой, стараясь не показать свою взволнованность и смущение.
— Что... что за чертовщина?! — спросил он у Мэси. — Этот дьявольский свет на всю Галактику! Не то кометы, не то... черт знает что! Светящиеся щупальца в полмиллиона миль, нацеленные на Лэни... Они там, у решетки, сказали, что это устроили вы.
Хэндон вежливо, но с оттенком превосходства объяснил причины появления облаков в космосе. Было падение солнечной константы...
Капитан взорвался. Он требовал фактов! Деталей! Все, что нужно для отчета! И, черт побери, он в конце концов хотел знать обо всем сам!
Мэси автоматически отвечал на вопросы, которые капитан буквально выстреливал в него. Инспекторы Службы Освоения Планет не пользовались любовью экипажей кораблей. Люди, подобные Мэси, доставляли немало хлопот корабельным офицерам, занятым тяжким трудом. Таких людей нужно доставлять в различные, не очень-то приятные места и забирать обратно, что часто было сопряжено с большими трудностями и риском.
— Я едва успел закончить проверку, — говорил Мэси, — когда наступил цикл солнечных пятен. Все периоды совпали в фазе, и солнечная константа упала. Тогда я, естественно, предложил помощь, которую мог дать в этой ситуации...
Капитан нетерпеливо прервал его.
— Но... это невероятно! — решительно сказал он. — Они мне рассказали, как вы это сделали, это просто невероятно! Вы представляете, что это значит для половины пограничных миров? Полфунта натриевых паров в неделю! — капитан отчаянно жестикулировал. — Они сказали мне, что поступление тепла у поверхности планеты увеличилось на пятнадцать процентов. Вы представляете, что это значит?
— Я еще как-то не думал об этом, — заметил Мэси. — Это ведь была чисто местная ситуация, и что-то нужно было сделать. Я... припомнил некоторые вещи, а потом уж все колонисты принялись работать сообща.
Потом Мэси решительно заявил:
— Я не полечу отсюда. Я пошлю с вами прошение об отставке. Я думал... Я хочу поселиться здесь. Пройдет много времени, прежде чем мы добьемся на этой планете приемлемых температурно-климатических условий. Но мы можем утеплить долину, и... ну... это будет довольно интересной работой. Это будет планета нового типа с совершенно необычной восстановленной экологической системой.
Капитан тяжело сел. Вошла Рики. Капитан снова встал. Мэси неловко познакомил их.
— Я сказал капитану, что отказываюсь от своего поста и поселяюсь здесь.
Рики кивнула. Капитан откашлялся:
— Я не собираюсь принимать ваше заявление об отставке, — непримиримо заявил он. — Необходимо составить подробный отчет о ваших работах. Если паровые облака в космосе могут быть использованы для удержания планетного тепла, то они могут и затенять планеты! Если вы уволитесь, кто же еще из здешних колонистов все это разработает? Раньше чем через год сюда никто не прилетит! Вам нужно составить подробный отчет. Я напишу в своем докладе, что принял это решение в интересах Службы.
Рики убежденно сказала:
— Вот это правильно! Вы так и сделаете? Правда?
Мэси молча кивнул. Потом сказал:
— Конечно, так и нужно поступить... Но вы сами понимаете, что ничего особенного во всем этом нет. Я делал лишь то, чему меня научили или о чем я прочитал в книгах.

На суше и на море: Повести. Рассказы. Очерки. Статьи./Редкол. — М.: Мысль, 1964. С 462 - 493.