Э. Михеев, А. Пирожков «ДАНАЙСКИЙ ДАР»
НА СУШЕ И НА МОРЕ
Фантастический рассказ
Рис. В. Носкова
1
В девять утра Аллен сидел в своем кабинете и, как всегда, надеялся, что его вызовет комиссар. Кабинет — звучит слишком громко для комнатушки, где с трудом помещался письменный стол, столик с телефоном и сейф, но называть ее иначе Аллен не мог из чувства профессиональной гордости.
Уже несколько месяцев младший следователь Аллен Дени занимает эту комнату. Но, увы, в тихом парижском предместье Сен-Мартен не случается сенсационных убийств, не разыскивают рэкетиров, а грабежи столь же редки, как визиты английской королевы. До сих пор Аллену пришлось вести лишь одно дело — сумасшедшая старуха завещала свое скудное имущество старому лавочнику, отказав в нем родственникам. Довольно быстро оно перекочевало в архив, не оставив никаких следов в послужном списке Дени.
Изучая юридические науки, Аллен часто представлял себе, как будет раскрывать самые запутанные преступления. Но после окончания университета его воображение очень скоро истощилось вместе с надеждой найти paботу, и нечаянное предложение стать младшим следователем в Сен-Мартене Аллен принял как подарок судьбы.
Резкий телефонный звонок прервал его размышления.
— Вы давно сидите без дела, — начал комиссар, едва Дени вошел к нему, — а тут как раз подвернулось одно, и я подумал, что вас оно заинтересует. — Он протянул тоненькую папку. «Дело об убийстве Джошуа Гало» — прочел Дени.
«17 числа сего месяца я, сержант Фердинанд Солье, обходя в два часа десять минут вверенный мне участок, услышал два выстрела. В сквере на скамье обнаружил труп человека, убитого выстрелом в голову. Рядом с трупом лежал пистолет американского образца калибра 7,65. Труп доставлен в морг при городской больнице. Сержант Фердинанд Солье».
— И это все?
— Да, да! Именно все! Может, вы скажете, что нужно было зафиксировать положение трупа, провести техническую и медицинскую экспертизы, сделать гипсовые отливки следов и прочее, прочее? Как будто вы не знаете наших «криминалистов». Хорошо, что хоть сразу же установили личность убитого. Джошуа Гало, двадцать семь лет, уроженец Солони, приехал к нам прошлой весной из Парижа и поселился по адресу: Ла-Ферте-д'Анженю, 34.
2
Фердинанд Солье, невысокий, лысоватый, только что сдав дежурство, собирался домой.
— Младший следователь Дени, не могли бы вы подробнее рассказать о ночном происшествии?
— Доброе утро, господин следователь. Конечно, я всегда готов. Значит, так. Ночью в два часа ровно я вышел из участка. Подхожу к скверу, вдруг слышу — выстрел, еще один. Я, понятно, туда. Пробежал по скверу с одной стороны — никого. Тогда я пошел по правой аллее, что на площадь выходит, и тут смотрю — темнеет что-то на скамейке. Подхожу. Вижу: лежит, только рука правая свесилась, и пистолет рядом. Я подумал: «сам себя кончил» — да вспомнил, что два выстрела было. Ну, вызвал наряд, отправили его в морг. Вот, пожалуй, и все.
«Итак, — размышлял Дени по дороге в морг, — было два выстрела. Возможно, Джошуа Гало защищался? Или первый выстрел не попал в цель? Надо установить, есть ли отпечатки пальцев на пистолете. Хотя после лап наших полицейских вряд ли это удастся. Корова коровой, — припомнил он сержанта, — ни малейшего понятия о технике сыска. Да и остальные не лучше... Комиссар, кажется, лишь краем уха слыхал о словесном портрете, о фотографировании в инфракрасных лучах. Кто здесь оценит психологические изыски? А именно этим предстоит мне заниматься».
В морге старик прозектор провел Дени в большую темную комнату, где лежало несколько трупов.
Обезображенное выстрелом в правый висок и уже посиневшее лицо Джошуа Гало, видимо, и при жизни не было красивым. Удлиненный череп, чуть с горбинкой нос и тонкие губы не гармонировали с квадратным подбородком. Костлявое, сутулое туловище со впалой грудью. Дени подумал, что убитый наверняка не пользовался успехом у женщин. Женщины любят стройных и сильных, а к таким вот их привлекает только кошелек.
После обеда Дени опять вызвал шеф.
— Я думаю, вы уже много успели. Докладывайте.
— Как удалось выяснить, — обстоятельно начал Дени, — убийство произошло не раньше двух и не позже четверти третьего. Было сделано два выстрела, рана на теле убитого только одна. Отпечатки пальцев на пистолете идентифицировать не удалось из-за многочисленного их наложения. Я нашел обе стреляные гильзы от этого пистолета. Любопытная деталь: одна из них была затоптана в песок перед скамьей, а вторая лежала на газоне за скамьей.
— Квартиру убитого осмотрели?
— Собираюсь туда идти.
— Тщательно просмотрите все бумаги. Возможно, найдете интересные документы, письма... Из Парижа мне сообщили, что два года назад Джошуа Гало закончил университет в Лозанне, затем занимался исследованиями в лаборатории профессора Порелли, не то биофизикой, не то бионикой — я в этом плохо разбираюсь.
3
Хозяйка дома 34 на бульваре Ла-Ферте-д'Анженю, узнав, что Дени из полиции, сразу затараторила:
— Я так и знала, что полиция им займется, господин сыщик.
Дени поморщился от такого обращения.
— Вы подумайте, на целый день запирается в комнате, всю завалил какими-то штуками, электричества жег столько, сколько я за год не сожгу. А вчера вечером такой грохот устроил, хоть из дому беги. За квартиру уже два месяца не платил. Я уж думаю...
Дени попросил показать ему квартиру постояльца. Проводив следователя до двери, хозяйка еще немного поворчала и ушла делиться новостями с соседками.
В комнате, куда вошел Дени, царил полнейший хаос. Приборы, провода, катушки, лампы валялись где попало. Даже на кровати лежали какие-то пластины со свесившимися проводами. Письменный стол завален книгами и схемами. Почти все приборы были разрушены, разбиты, превращены в груду лома.
Дени сразу взялся за бумаги на письменном столе. Справочники по радиотехнике, журналы на английском и русском языках и схемы, схемы, схемы. Казалось, им не будет конца. Но никаких писем или записок.
Неожиданно на дне ящика под толстым словарем Дени увидел фотографию. Красивая, даже очень красивая девушка в «бикини» стояла на палубе роскошной яхты и, небрежно улыбаясь, смотрела в объектив аппарата. Здесь, среди этих схем и расчетов, фотография была как полотно Рембрандта на выставке сюрреалистов.
Не обнаружив ничего интересного, Дени подошел к окну. На пыльном, давным-давно не мытом подоконнике стояла клетка, обтянутая частой металлической сеткой, от которой тянулись тонкие разноцветные провода к черному прибору с разбитым матовым круглым экраном и множеством ручек. В клетке сидела, греясь на солнце, огромная бабочка. Она принялась порхать, едва Денис дотронулся до клетки.
Стук в дверь вывел Дени из задумчивости. Это, не дожидаясь приглашения, ворвалась хозяйка и сразу же выпалила, как на пулемета:
— Вы себе представить не можете, какой ужас: его убили! Так ведь? А он задолжал мне за целых два месяца! С папаши его и на гроб не взять.
— Вы знакомы с его отцом? — спросил Дени, листая справочник.
— Как же, станет он со мной знакомиться: папаша-то у него денежный мешок. А у этих дельцов всегда так: сынка выгонит — гроша не даст. Вот у моей сестры...
— Простите, а у вашего жильца здесь не было знакомых?
— Говорю вам, господин сыщик, ни души. Больше года он у меня жил, а всего раза три уезжал куда-то. И всегда со свертками да ящиками. Вон комнату как захламил. А последнее время из дому вылезал на почту разве.
— На почту? Он что-нибудь отправлял или получал?
— Не знаю, не знаю. Последний раз; правда, заметила — относил он подряд два пакета.
— Когда это было?
— Позавчера, ближе к вечеру. Вышел хмурый, в руках сверток небольшой. Вернулся быстро. А утром выскочил как шальной, меня чуть с ног не сбил — я кофе ему несла. Тоже пакет в руках был. Возвратившись, заперся в комнате. А вот как он ночью ушел — не слышала.
4
До почты было два квартала, но Дени не пошел к автобусу. Он не торопясь шагал по расплывшемуся на солнце асфальту, глотая горячий воздух. Движение всегда помогало ему обретать уверенность в себе. Со временем длительные пешие прогулки вошли в привычку.
«В конце концов, — размышлял Дени, — если Джошуа Гало не завел здесь друзей, это еще не значит, что их у него вообще не было. Кому-то он отправил две посылки. Что он мог послать? Записи, расчеты? А может, статьи в научный журнал?
Известны три близких Гало человека: отец, мать и девушка на фотографии. Уж если такой отшельник хранит фотографию женщины, то явно не в память о далеком детстве».
Дени остановился в тени каштана.
«Все-таки Гало слишком увлекался своей работой. Может быть, для него женщины — дело десятое. Во всяком случае не верится, чтобы он из-за смазливой мордашки вогнал в себя пулю. Отец?.. Выгнал из дому, оставил без средств и не подумал, на что существует сынок. На скачках играл? Не похоже... Если объединить эти две причины — жестокосердие любимой женщины и отсутствие денег, резонов для самоубийства достаточно. Достаточно ли? Для прошлого века — пожалуй. Но сейчас... Девяносто девять мужчин из ста попадают в такое положение, тем не менее самоубийцы не валяются на каждом шагу».
После уличной жары в прохладном кондиционированном воздухе почтового отделения Дени сразу весь покрылся испариной. Начальник оказался ветхим старичком с лентой Почетного легиона в петлице неопрятного серого пиджака и с новеньким слуховым аппаратом, которого, несомненно, стыдился. Дени молча показал удостоверение, и старичок принял до комизма строгий и торжественный вид.
— Меня интересуют адреса, по которым отправлены две бандероли неким Джошуа Гало, — сказал Дени, сдерживая улыбку — уж слишком серьезно играл в «сыщик-ищи-вора» этот чудак.
— Если бандероли отправлены ранее пятьдесят первого года, к сожалению, ничем помочь не смогу, — отрапортовал чиновник. — Мой предшественник, знаете ли, очень небрежно вел архив...
— Нет-нет, они отправлены вчера и позавчера.
— Тогда один момент. Я принесу квитанционную книгу. Обе записи отыскались быстро. И первая, и вторая бандероли были отправлены по одному адресу: Ивонне Муанель, рю де Распай, 12. Париж.
5
«Явное самоубийство, — размышлял Дени, — остается лишь подтвердить. Стоит ли копаться в психологии? Конечно, этому Гало теперь на все наплевать, но все же неприятно сознавать, что суешь нос в дела, которые тщательно скрывали от всех. Впрочем, на то и полиция, чтобы совать нос...»
Следователь кривил душой перед самим собой: ему всегда хотелось понять истинные причины тех или иных поступков людей. Началось это еще в детстве. Однажды соседский мальчик Жан, года на полтора старше, предложил Аллену обменяться перочинными ножами. Ножи были одинаковыми, только Аллен сломал у своего штопор. Выгода была явная, и он недоумевал, почему Жан так опростоволосился. Оказалось, отец заподозрил его в откупоривании бутылок со старым вином; вот так Жан и доказывал свое алиби. И хотя ему не удалось усыпить подозрения отца, на Аллена эта хитрость произвела сильное впечатление.
С тех пор Аллен стал задумываться: может ли человек прожить без лжи? Мать, отец, кюре, учителя — все в один голос твердили: лгать нехорошо. Но вот однажды семейство Дени пригласило кюре осмотреть их виноградник, и Аллен увидел, как святой отец, приотстав, справил малую нужду, а потом сказал, что любовался кистью винограда.
Позже Дени понял — существует «ложь во спасение». Но еще тверже стала его уверенность, что истинные мотивы поведения человека редко бывают обнажены. Поиск подспудных причин стал для Аллена настоящей страстью. А позже, на юридическом факультете, его поразила наследственная теория преступлений. И он мечтал, что сможет, зная привычки, склонности, темперамент человека, предсказывать его поступки в определенных ситуациях.
«Действие рождается мыслью. Но мне ничего не известно о внутреннем мире Гало. Биофизик, магистр наук... Замкнут, необщителен. А посылки? Вот чем надо заняться: если их посылал человек, решившийся на самоубийство, содержимое может кое-что подсказать...»
6
Пригородный автобус тащился около часа. Дени успел за это время возненавидеть слащаво-многозначительный стиль политического обозревателя «Леттр Франсез», еще раз поразился повальным увлечением спортом и наконец добрался до страницы с хроникой.
Как всегда, большинство заметок было посвящено автомобильным катастрофам и мелким кражам. Но вдруг на глаза попалось несколько строк, набранных курсивом:
«Профессор биофизики Лозаннского университета Леопольд Порелли, прибывший вчера в Париж на симпозиум биофизиков, считает, что современная наука близка к управлению с помощью электромагнитных волн действиями не только насекомых, но и более высокоразвитых живых организмов. В беседе с нашим корреспондентом он заявил... Симпозиум продлится пять дней».
«Удача! Из Лозанны, биофизик... Ну, уж часа два из этих пяти дней я заставлю достопочтенного профессора провести в компании со мной!» — подумал Дени, сворачивая газету.
Дом 12 на рю де Распай оказался огромным параллелепипедом из стекла и бетона, одним из тех, где создан максимальный уют и современный сервис для хорошо обеспеченных людей. Вместо консьержа на первом этаже оказалось что-то вроде универсального бюро обслуживания. Выяснилось, что мадемуазель Муанель сегодня уехала из Парижа. Она просила переключить ее телефон на бюро обслуживания и посылать ей телефонограммы только в двух случаях: если позвонит мадам Фуа или придет сообщение из Нью-Йорка.
— Куда вы должны тогда сообщить?
— Сен-Назер 6-16-85. Прошу вас, мсье, если вы свяжетесь с мадемуазель Муанель, не упоминайте, что узнали ее адрес у меня.
— Но вы обязаны дать ее адрес полиции!
— Прежде всего мы обязаны заботиться об удобствах и спокойствии клиентов. Прошу прощения, меня вызывают, я на минуту отлучусь.
Вошел почтальон.
— Семьдесят шестую обслуживаете? Та самая, квартира Муанель!
— Да.
— Туда бандероль. Распишитесь.
«А вот и штемпель Сен-Мартена. До чего четкий! Видно, ставил его мой знакомый — аккуратист с лентой Почетного легиона».
Бандероль была маленькой, но увесистой. Дени, не раздумывая, опустил ее в карман пиджака. От этого бюро обслуживания трудно ожидать содействия.
«Это вторая, последняя отправленная Гало бандероль, — думал Дени. — Что это может быть? Только не бумаги. Драгоценности? Реликвия обманутой любви?»
7
Когда пожилой священник завел разговор о селекции роз, Дени с ужасом подумал об участи, уготованной ему на всю дорогу. К счастью, вежливое внимание окружающих становилось все более холодным, и священник в конце концов умолк. Сухопарая дама у окна с видимым облегчением достала вязание.
«Ивонна в отличие от Джошуа богата, — раздумывал Дени, откинувшись на высокую спинку сиденья и полузакрыв глаза. — Может быть, родители Гало лелеяли надежду на брак Джошуа с ней, надеясь, что этот брак образумит их «блудного сына»? Допустим, они были знакомы с детства. Детская привязанность довольно часто переходит в любовь. В отношении Джошуа это представляется довольно вероятным, а вот об Ивонне я ничего не знаю...»
Дени встал и вышел из купе. Он смотрел в мутное стекло окна, автоматически считая километровые столбы. Иногда ему приходилось прижиматься к окну, пропуская проходящих мимо людей. Из соседнего купе вышла эффектная молодая блондинка. Лицо без всякой индивидуальности — под голливудский стандарт красоты. В каком фильме я видел такое лицо? Не помню...
— Мадемуазель, вам не кажется, что человечество только и занято тем, что сначала изобретает яды, а потом изыскивает пути спасения от них. На бациллу автомобиля оно напустило вирус светофоров, чуму кинематографа подавляет холера телевидения... Ну, а дорожную скуку приходится разгонять дорожными знакомствами.
— Кажется, я догадываюсь: вы врач, — как бы про себя сказала его собеседница.
— Почему вы так думаете?
— Ну, саквояж у вас типично медицинский, да и терминология.
— Вы наблюдательны, и мне не хотелось бы вас разочаровывать, но моя служба не имеет ничего общего с медициной.
— Кто же вы?
— Простите, — спохватился Дени, — я еще не представился. Аллен Дени, начинающий юрист.
— Очень приятно, — сказала она обязательную фразу. — Ивонна Муанель.
8
Позже Дени проанализировал, как он воспринял это. Да, он растерялся. Потом его охватило такое чувство, будто его одурачили. Словно пса, узнавшего в колотившей его палке ту самую, которую он сотни раз приносил в зубах своему хозяину.
Остался позади Нант. Через час будет Сен-Назер, а Дени все еще не решил, как он заговорит с Ивонной. Она была в Париже, но знает ли о его смерти?
Снова сомнения овладели Дени. Кому нужны предпринятые им шаги, кроме него самого? Да и ему — зачем все это? Но он уже знал, что не сможет остановиться. Слишком много вопросов, слишком сложны они, слишком велик соблазн попытаться найти их решение. Представится ли еще такая возможность — холодным скальпелем ума рассечь клубок страстей, расчетов и чувств?..
Ритм колесного перестука замедлился. Поезд подходил к станции. Тогда Дени решился.
— Вы знаете, мадемуазель, нам по пути. Я направляюсь в поместье Клуа.
Ивонна быстро обернулась: на ее лице выразилось удивление.
— Больше того, — продолжал Дени, — цель моей поездки — встреча с вами. Я веду следствие по делу Джошуа Гало.
— А... — лицо Ивонны на миг исказилось гримасой боли, потом снова приняло бесстрастное выражение.
Дени понял, что ей обо всем известно. Что же, будет легче вести следствие.
9
— Вы правы, мои отношений с Джо были сложными. Любовь? А что это такое? Под этим словом подразумевают слишком разные вещи. Я вижу, вы меня не понимаете. Не понимал и Джо.
Нет, она совсем не так легко приняла смерть Гало, как пытается показать. Ее выдают руки. Они измяли край скатерти, пока Ивонна ровным голосом говорила все это.
— Но любовь... Ведь все знают, что это такое!
— Ничего подобного. Каждый знает лишь о своих чувствах. И очень редко догадывается о том, что испытывает другой.
— Для того и существует признание, — продолжал эту странную полемику Дени.
— Что скажет вам такая фраза: «Я вас люблю, как сто тысяч морских чертей?» Или: «Ты цветущий миндаль и полноликая луна»? Сколько людей — столько совершенно различных чувств, неповторимых миров, скрытых один от другого! Я и Джо — такие разные! Когда мы беседовали, это был разговор глухих. Он все мои, даже самые искренние, слова истолковывал по-своему. Я с ужасом видела, что между нами пропасть, уничтожить ее могло лишь полное взаимопонимание. А его все не было. Возможно, я меньше любила его, чем он меня. Но где весы, на которых взвесишь это?..
Вам, полиции, подавай улики: мышьяк, пистолет, Эйфелеву башню. Но ведь убивают не они, убивает мысль, своя ли, чужая ли. Вам подавай причины: разврат, банкротство, умоисступление. А если это не причины, а следствия? Вам подавай очевидцев, свидетельства: фотографии, письма, дневники. А они фиксируют поступки мертвеца. Уже мертвеца!
— Вы не правы, мадемуазель. Письма или дневники, например, — развивающаяся на глазах драма, мертвец появляется лишь в последнем акте.
— А если дневника нет?
— А если он есть? Что вы получили от Гало по почте за день до его смерти?
— Он вернул несколько моих писем, но поймите, я не могу вам их показать.
— Почему вы не хотите помочь мне установить истинную причину его смерти?
— Я сделала все, что могла. Я пыталась объяснить вам, что причина в человеческой сущности, которую невозможно понять постороннему. В том, что случилось с Джо, никого нельзя обвинять, даже его самого.
...Итак, результаты встречи неутешительны. В многозначительности слов Ивонны Дени не сомневался. Но почему она не желает выразиться яснее? Что скрывается за туманными рассуждениями о взаимном непонимании?
10
«Ив! Ты прочла мой дневник? Не думай, я не сумасшедший. Мало того, ты должна испытать то, что испытал я. Прикрепи к правому виску присоску с датчиком и нажми кнопку. Остальное поймешь сама. Аппарат действует в пределах пяти метров, надо только направлять раструб в сторону объекта. Время работы ограничено, но, думаю, тебе его будет достаточно. Это и есть «Откровение». Не скрою, работал я над ним ради славы, ради возможности самостоятельно и гордо встать на ноги, а обернулось это для меня данайским даром...
Теперь я знаю, что я вне всякого суда. Искус подслушивать еще и еще терзает меня. Уверен — не смогу жить с таким откровением.
... И возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем, ибо все — суета и томление духа...
Прощай. Джо».
Странное письмо... И странный аппарат. Дени ожидал чего угодно, но это...
Пластмассовая коробочка сделана грубовато, но так, что открыть ее, не повредив содержимого, видимо, невозможно. На торце, как у карманного фонаря, раструб, прикрытый мелкой сеткой. Рассмотрев внимательнее, Дени убедился, что это не сетка, а какая-то ячеистая поверхность. От аппарата тянется тонкий гибкий провод с метр длиной, на конце его крошечный диск. Поверхность диска тоже ячеистая, только ячейки как бы вывернуты наизнанку и образуют едва различимые бугорки с острыми вершинами. Сбоку диска — присоска наподобие тех, которыми прикрепляют обезьянок к ветровому стеклу автомобиля, но гораздо меньшего размера. Может быть, это магнитофон, на котором Джошуа записал свои последние слова? Нет, не похоже... Что же, надо действовать согласно инструкции. Стоп! Гало — биофизик, работал в области излучений головного мозга... Но он не только изучал, но и изобретал...
Что, если это какой-нибудь биостимулятор, нечто вроде электронного наркотика? Ведь ученые открыли в коре мозга центры наслаждения, страха, голода и всякие другие. Даже пытаются управлять чувствами! А если Гало это удалось? Недаром он предупреждает Ивонну...
«Откровение»... Любопытно, почему Гало дал такое название этой штучке?
Дени еще раз перечитал записку. Его внимание на этот раз привлекла фраза: «Аппарат действует в пределах пяти метров, надо только направлять раструб в сторону объекта...»
Если предположить, что это биостимулятор, фраза становится непонятной. На какой «объект» надо направлять раструб? И что значит «действует в пределах пяти метров».
Остается одно: испытать аппарат на себе. Если действовать строго по инструкции, едва ли произойдет что-то ужасное. Не убивает же он мгновенно, иначе зачем был нужен Гало пистолет? Дени приладил присоску на правом виске, сел в кресло, поправил свисающий провод и осторожно нажал кнопку.
Кнопка утопилась в корпус, мягко щелкнула и вернулась в исходное положение. Дени показалось, что висок слегка покалывает, но потом это ощущение прошло. Он посидел неподвижно минуту, две — ничего не происходило.
Дени закрыл глаза, стараясь расслабиться, ни о чем не думать, подождал еще — ничего.
Глупо, очень глупо! Дени с досадой стал вертеть аппарат в руках. Еще раз перечитал письмо-инструкцию.
Фраза «направляй раструб в сторону объекта» звучала как издевательство.
«Понятно, — стал злорадствовать Дени, — это машинка для исполнения желаний. Например, я желаю жареный сейф. Направляю раструб в сторону объекта и... раз, два, три — никакого эффекта! Ну, конечно, жареный сейф — понятие абсурдное. Придется пожелать чего-нибудь более реального. Хотя бы жареного голубя...»
На подоконнике раскрытого окна, нежась на солнце, ворковала пара голубей. Дени направил в их сторону раструб и... Теплая волна сытого блаженства охватила его, заставила забыть обо всем на свете. Не было никаких желаний, мыслей, лишь ощущение — неопределенное, но очень приятное. В оцепеневшем мозгу мелькнула одна слабая мысль — это не его ощущения, что-то навязывает их. Вдруг налетела непонятная тревога, переросла в чувство опасности, страха, ужаса... и все прошло.
Голубей на подоконнике уже не было. На их месте воровато озиралась невесть откуда взявшаяся тощая рыжая кошка. Тотчас же Дени почувствовал звериную злобу и дикий голод, от которого хотелось выть, бросаться, кусать...
И опять все пропало. Сипло мяукнув, кошка спрыгнула на землю.
«Вот тебе и жареный голубь! — растерянно подумал Дени. — Что же произошло? Похоже, что голубя захотелось не только мне.
...Кажется, я начинаю понимать. Сначала я чувствовал то, что голубь, потом кошка. А если бы на их месте был человек?»
Дени подошел к раскрытому окну. Улица была пустынна. Но вот из соседнего дома вышел парнишка в фуражке рассыльного. Вид у него был серьезный и даже солидный. Дени направил на него аппарат, и опять что-то постороннее ворвалось в его мозг.
Дени захотелось вдруг запустить камнем в окно и расквасить нос паршивому Полю, который отобрал у него такую отличную рогатку. Хорошо бы еще сходить в кино...
... Мальчик ушел, и все снова стало на свои места.
«Глупости какие-то... Вроде как я жил одной жизнью с мальчишкой. А перед этим — с кошкой и голубем. Стоп, стоп! Гало назвал аппарат «Откровением». Значит... значит, он позволяет проникать во внутренний мир людей, животных, растений? Впрочем, какой может быть «внутренний мир» у растений? Вот хоть у каштана. Уже минуту я держу его под прицелом и ничего не ощущаю. А едва направил на мальчика... Что, собственно, я чувствовал? Желания? Да. Но не свои. Словно кто-то нашептывал их мне. И откуда я узнал, что какой-то Поль отнял у него рогатку?
Я читал мысли. Конечно, мысли. Даже у голубя, у кошки они есть.
Интересно, какой принцип действия этого аппарата? Пожалуй, мне не понять. «Откровение»... От него ничего не скроешь. Неужели это так действует на психику, что Гало не выдержал?»
11
В бар с экстравагантным названием «Вье бэт» Дени пришел не для того, чтобы оглушить себя порцией «Старого зверя». Перед ним на столе, прикрытая газетой, лежала невзрачная коробочка аппарата. Присоска была уже на виске, но он все еще медлил, хотя знал: минутой раньше или позже нажмет кнопку.
«Все же есть в этом что-то порочное. Интересно, кто бы из них остался, если бы узнал, что сейчас начнется подслушивание мыслей?
... Ну, эта парочка так и будет танцевать, им-то скрывать нечего — все написано на лицах. А этот паренек? Тоже ясно: он ждет ее, а она, коварная, не спешит, опаздывая уже на полтора часа. У бармена нет времени думать ни о чем, кроме заказанных коктейлей да своего ревматизма...
Вот, пожалуй, интересный фрукт, через три столика налево: один и, видно, завсегдатай. С него и начну!»
В этот момент Дени почувствовал на плечо чью-то руку. Он оглянулся. Этого еще не хватало!
— У меня здесь свидание, — бросил он недовольно.
— Значит, она не придет. Ты сидишь уже полчаса и не спросил второго бокала. Не собираешься ли ты превратить этот столик в необитаемый остров? Тогда я буду Пятницей, не возражаешь, Робинзон?
На вид лет двадцать, только хрипловатый голос да старательно разглаженные и припудренные морщинки у глаз наводили на мысль, что ей больше.
— Мне скучно, я хочу выпить, слышишь?
«Сейчас я тебя проверю». Дени молча подвинул ей бокал с коктейлем и нажал кнопку.
Везет мне. Не хватает еще, чтобы он оказался идиотом...
Это настолько ясно пронеслось в голове Дени, что ему стало не по себе — такого эффекта он не ожидал.
... А вчерашнего старикана я все-таки расшевелила, не поскупился он на шуршики... Все же гадость порядочная этот «Старый зверь»... И чего все его хлещут?
— Может быть, лучше коньяк? — спросил Дени.
— Как ты догадался, мой Робинзон?
Говорит нормально. Впрочем, какое это имеет значение? А может, он и ничего? Тогда — да здравствует общество тихих идиотов!
Ее скудные мысли врывались в мозг Дени, захлестывая его собственные. К этому надо было привыкнуть.
Дени заказал коньяк.
— Послушай, Робинзон, а ты не разговорчивый.
— Извини, я просто рассеян.
Она сквозь зубы тянула коньяк.
— Слушай, не будем здесь долго задерживаться. Ведь мы еще вернемся сюда?
... Если бы Шарль не схлопотал пять лет, ты бы у меня тридцатью франками не отделался.
Изредка Дени отводил раструб аппарата, чтобы сосредоточиться, сопоставить ее мысли и слова.
— Куда же мы пойдем?
— Ну, милый, — наморщила она лоб, — конечно, к тебе...
... Комнату сегодня занимает Кристина. Неужели этот олух не может понять?..
Она быстро пьянела. Небрежная улыбка уже не сходила с ее лица.
— Все-таки тебе выгоднее подыскать кого-нибудь вроде вчерашнего старикана, щедрого на шуршики.
— Я так и думала, что ты кретин.
— Я знаю, что ты думала. Привет шуршикам!
Она встала, возмущенно вильнула бедрами и удалилась, гордо попыхивая сигаретой.
12
... Свиньи! Все вы грязные свиньи..,
... Не надо форсировать события...
... Боже, как я устала, я не хочу больше пить...
... Она будет мне еще ноги лизать...
Обрывки мыслей проникали в мозг. Дени слышал их, видел их очертания, какие-то движущие штрихи, отражавшие неровную пульсацию мозга. Неясный, мутный поток мыслей захлестывал его. Среди этого хаотичного потока иногда, словно влекомые им камни, проносились оглушающе четкие рассуждения.
Куда бы Дени ни направил аппарат, отовсюду доносились вопли чужого сознания. Это было как тяжелый, болезненный бред.
Дени уже не мог остановиться, но мог выключить «Откровение», чтобы привести в порядок свои мысли, Которые путались, переплетались в причудливый клубок с импульсами чужого сознания.
Внезапно бурлящий поток превратился в еле различимое журчание ручейка, похожее на отголоски разговоров в перегруженной телефонной линии.
Что такое? Испортился аппарат? Но стоило Дени отвести раструб немного в сторону, как журчание переросло в рев. Дени опять направил «Откровение» в затылок неподвижно сидящего посетителя, и снова все смолкло. Только изредка в сознании Дени взрывались вспышки мелодичных звуков, которые притупляли, заглушали волю. Хотелось их слушать, слушать и забыть обо всем...
Пришлось сделать усилие, чтобы нажать кнопку выключателя и встать. Медленно Дени подошел к стойке. Там он оглянулся.
За третьим столиком слева от эстрады сидел рано состарившийся человек, обросший, в помятом грязноватом костюме, который, несомненно, был когда-то элегантным. Но все это, пожалуй, не привлекло бы особого внимания Дени, если бы не лицо странного посетителя.
Широко раскрытые глаза смотрели далеко-далеко, сквозь всех танцующих и пьющих, сквозь стены и улицы.
— С каких это пор здесь пристанище шизофреников? — спросил Дени у бармена, хотя уже догадался, что представлял собой этот тип. Бармен усмехнулся, отвел глаза и, потряхивая миксером, равнодушно ответил:
— Это не шизофреник — наркоман.
«Странно, — думал Дени, направляясь к своему столику, — если человек мыслит, думает о чем-либо, то его мысли «Откровение» считывает. А если мыслей нет? Как было в случае с голубем и кошкой? Я чувствовал, ощущал, жил их жизнью. Так ли эго?»
Дени опустился на стул напротив наркомана. Аппарат наготове, надо только нажать кнопку.
...Сначала был свет. Ослепительно белый. Надо закрыть глаза, вот так... И сразу — чернильная тьма.
Матово-серебряный круг растет и растет. Это лампа. Круг полутьмы морщится разбегающимися волнами серо-серебряного цвета. За ними — сквозная решетка с зелеными просветами, а там, в этих просветах, серебро расплавленного блика, оно изрешетило на квадраты бледнеющую полутьму. Расцветающее дрожание лампы печалит. Печаль становится все больше и больше, она разливается и окрашивает все вокруг желтизной... Желтый бесконечный поток одинаковых лиц. Надо ловить звуки сплетенных разговоров...
...Липкая, зеленая вода. Это канал, канал и мост. Под ним расколотое на тысячи мелких осколков отражение беспредельных горизонтов. Вынырнула из воды чайка и закричала...
...Вдруг удар... Боль... Свет... Голоса...
Дени с удивлением обнаружил, что лежит на полу, а вокруг него беснуется орущая толпа. Он поднялся на ноги, увидел валяющийся аппарат, схватил его: «Слава богу, цел!»
Двое полицейских разгоняли дерущихся парней.
— Укокошили художника! — раздался чей-то крик. ...
Рядом с художником лежали осколки бутылки, а его лицо перечеркнули черные струйки крови...
13
И опять Дени в Париже.
От Лионского вокзала он поехал автобусом в ту часть города, что граничит с улицей Реомюра, Монмартром и Большими Бульварами.
Там, в узком переулочке де-Фобур, стоит темно-серое с высокими узкими окнами здание филиала Института медицины.
Строгая академическая тишина встретила Дени, едва он открыл массивную дверь. Широкая, крытая ковром лестница вела из вестибюля на второй этаж, а немного сбоку, как у подножия Монблана, зеленел сукном длинный стол.
— Простите, — обратился Дени к молодому человеку за столом, — как мне найти профессора Порелли?
— Поднимитесь на второй этаж, — с нотками предупредительности заговорил тот. — Сегодня заключительный семинар. Сейчас профессор Порелли как раз полемизирует с доктором Дюмондом...
Дверь на втором этаже была приоткрыта, из-за нее доносился приглушенный шум зала. Дени вошел.
— Законы природы непреложны, и подменять их искусственными положениями нельзя.
Я восхищен терпением доктора Дюмонда, поставившего столько экспериментов. Но не могу согласиться с его интерпретацией полученных результатов, как и с постановкой вопроса вообще. Беру на себя смелость утверждать, что телепатия, или, как ее именует доктор Дюмонд, парапсихология, не имеет под собой никакой почвы!
Уважаемому доктору Дюмонду удалось разыскать лишь троих мало-мальски способных перципиентов, да и они занимались тем, что раскладывали пасьянс из символов Зенера! Тем не менее доктор Дюмонд уверенно говорит о возможности передачи мысли на большие расстояния, ссылаясь на высокий коэффициент корреляции.
Нет, господа, физиологические, а тем более психические возможности человека не безграничны. Только гармонический синтез достижений техники и биологии поможет нам осуществить то, в чем природа оказалась бессильной!
Порелли, низенький и совершенно лысый, покинул трибуну под невообразимый шум аудитории. Профессор направился к выходу, задев не успевшего посторониться Дени.
— Мсье Порелли, — почти закричал ему вдогонку Дени, — не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Что вам угодно?
— Меня интересует ваш ученик Джошуа Гало.
Профессор резко остановился. В этот момент Дени нажал кнопку «Откровения».
...Гало! Гало! Гало... Неужели?
— Ага, вероятно, вы представитель фирмы, куда пристроился этот незадачливый экспериментатор?
Дени не стал разубеждать профессора.
Неужели он успел? Неужели? Неужели? — пульсировало в мозгу Порелли одно слово.
— Что же, в свое время я сожалел, что Гало ушел от нас.
...Мне было это необходимо, не мог же я допустить... Экспериментатор он тонкий, но упрямства у него, как у каталонского мула. Своим упорством он разрушил все мои планы...
— У вас он работал в области излучений коры головного мозга?
— Нет. Во всяком случае меня это не интересовало...
Он не мог... не имел права! Только я, посвятивший этому жизнь, знаю, как применить такую страшную силу.
— А почему вы... попросили Гало покинуть вашу лабораторию?
— Послушайте, молодой человек... — возмутился профессор, но Дени не дал ему договорить.
— Дело в том, что Гало умер. Может быть, убит. Я веду следствие и правомочен задавать любые вопросы.
...Вот как?! Это судьба! Значит, не все еще потеряно...
Брови профессора сдвинулись к переносице.
— Я весьма сожалею... Но уж не считаете ли вы, что его смерть связана с его работой?
— Да, — уверенно ответил Дени.
...Что это значит? Он успел? Перед смертью?.. Если бы, я мог получить доступ к его бумагам...
— Если вы имеете в виду ситуацию, когда взгляды научного руководителя и исполнителя расходятся, то это, по-моему, повод только для сумасшедших. А я всегда считал Гало нормальным, даже очень здравомыслящим ученым.
...Когда это было? Кажется, в августе... Я был ошеломлен, Не знал, что предпринять. Этот юнец не понимал, какая бомба была заложена в его рукописи.
Я снял копию. Он пришел, заранее ожидая похвал. И я похвалил его усердие. Он сдержался и не бросился в огонь за обрывками рукописи, но я видел его мучительную бледность. Мне не удалось убедить его. Нет, нет. Гало не догадался ни о чем! Ему пришлось уйти... как я жалел потом об этом! Год напряженной работы — и все, все впустую...
— Я сегодня слушал ваше выступление, профессор, и заметил, что идеи Гало нисколько не противоречат вашим принципам...
— Молодой человек, для следователя вы мыслите довольно логично, но откуда вам знать, какие идеи были у Гало?
— В общих чертах мне известно, что Гало делал попытку принимать и расшифровывать мысли.
Ни один мускул не дрогнул на лице профессора.
— Он оставил какие-нибудь следы этой работы?
...Как давит сердце... Выдержу ли?..
— Он все уничтожил. Остались только кое-какие частные письма и долги, — поспешил успокоить профессора Дени, чувствуя, что перехватил.
...Письма... Письма... Письма... Хорошо, так спокойнее.
— Да, мне очень жаль его. Джошуа Гало мог стать блестящим ученым, — это было сказано тихим-тихим голосом, почти шепотом, трудно было поверить, что несколько минут назад этот голос гремел в огромной аудитории.
— Скажите откровенно, профессор, идея Гало осуществима?
...Да... Я это понял позже... Гораздо позже него... Да, да, да.
— Да...
...Что я наделал?..
— Только чисто теоретически, — спохватился профессор, — Я еще нужен вам?
— Благодарю, профессор. Если у меня возникнут вопросы, я обязательно обращусь к вам, — совсем по-студенчески ответил Дени и с облегчением выключил «Откровение».
На лестнице Дени оглянулся: профессор, маленький и совсем незаметный, сгорбившись на диванчике, торопливо глотал таблетки из синего флакончика...
14
Молочно-сизый туман обволок клейкой сыростью крыши домов, скрыл улицу, лежащую где-то внизу. Верховой ветер отрывал белесые клочья и уносил их вверх. Ивонна зябко поежилась и отошла от окна.
Одиночество ее не тяготило. Она избегала общества, друзей — ведь нужно что-то говорить, улыбаться, а для нее это сейчас тяжело. Одиночество не обременительно, если знаешь, что это ненадолго... Но надо еще раз встретиться с этим следователем, одержимым стремлением к истине.
Звонок. Сначала появилась большая корзина, ее держал Аллен Дени, а из-за его плеча выглядывал растерянный рассыльный из универсального магазина Карли. Ивонна невольно улыбнулась.
— Я совсем забыла о своем заказе. Несите сюда. Раз уж вы взялись, помогайте до конца.
Дени стал послушно опорожнять корзину. Ивонна едва сдерживала усмешку, видя, как он косится на растущую батарею бутылок.
— Вы любите коктейли? «Устрицу в пустыне» или «Неотразимый»?
— Я предпочел бы кое о чем спросить вас.
— Одно другому не помешает.
— Когда вы в последний раз видели Джошуа?
Имя было произнесено. Ивонна не шелохнулась. Дени невозмутимо тянул коктейль — он ждал.
— Точно не помню, около месяца назад...
...Интересно, что ему даст эта игра в прятки? Меня никто не видел. Я примчалась к нему ночью. Нет, Джо, ты прочел мои мысли, но ты не знал меня! Да я и сама не знала, что способна на такое.
Трудно, получив два ответа — словесный и мысленный, — не перепугать их и не подать виду, что знаешь не только то, что было произнесено.
— Сколько времени вы знакомы с Гало?
— С детства. Наши семьи были дружны.
Джо был бы идеальным мужем — не от мира сего, да и не беден. Увлечения наукой у него хватало на двоих, я всегда затыкала уши, когда он заводил речь о своей работе.
— Рассказывал ли он вам о своей работе?
— Да. Но это было так непонятно. Я не хотела понимать. И в дневнике я многого не поняла. Часто думала, как смешны его наивные мечты о полном взаимопонимании. Мир держится на больших и маленьких тайнах, без них невозможна жизнь, и с чего Джо взбрело в голову, что это плохо?
— Вы получили посылку от Гало?
Откуда он знает? Ну, конечно, полиция все знает!
— Да, получила.
— Следствию необходимо с ней ознакомиться.
Самое страшное я уничтожила — сразу же, как только прочла.
— Там его дневник. Я отдам вам!
— Пожалуйста, Ивонна, достаньте его сейчас.
Он узнал обо мне все, обо всех любовниках и портнихах, о деньгах, тряпках, недомоганиях, о том, что я думаю о себе и о нем, о Серже и его родителях. И это еще не самое страшное — мало ли семей, где отнюдь нет пылкой любви: он прочел и то, в чем сама не всегда отдаешь себе отчет, чему стыдишься дать название даже мысленно. Убить — только об этом думала я по дороге.
— Вот он, дневник.
Дени взял тетрадь в полиэтиленовом переплете, еле сдержал желание тут же полистать ее.
Ивонна подошла к роялю. Секунду помедлила.
...Что я тогда играла? Кажется, это...
Странные, неистовые звуки заполнили комнату. Мелодия взлетала, билась о стены, падала и вновь взлетала. Она оглушала, притупляла волю...
...И ночь была какая-то непонятная. Черная и прозрачная.
Тишина такая, что в ней вязли все звуки. Наверное, поэтому его голос так раздражал. И голос, и то, что он говорил... Что-то жалкое и героическое:
— Теперь ты знаешь, что такое откровение! Это слишком страшно... Вот тогда я поняла, что он уже дошел до точки. Его надо лишь толкнуть... «Толкни падающего!»
Я усмехнулась:
— Нет, ты еще не знаешь откровения. И это совсем не страшно. Небрежно, словно носовой платок, достаю из сумочки револьвер. Джо вроде не испугался, словно ждал этого.
— Мы оба запутались в своих отношениях к миру, друг к другу. Видишь, какое оно, откровение? Безжалостное. Если скучная комедия затянулась, зритель уходит, не дожидаясь конца.
И все-таки ты не ожидал, ты испугался. Но нет, это еще не финал! Он должен прозвучать эффектнее...
...Музыка властно врывалась в уши Дени, нагнетая тревогу, ожидание чего-то ужасного. Ивонна играла исступленно, и мозг ее, повинуясь бешеной музыкальной теме, отбросил все постороннее, сосредоточившись на одном воспоминании о ярости...
...— Ты считаешь, что мы друг друга нашли? Нет, я уверена, потеряли. Потеряли давно, едва став близкими. Кто в атом виноват? Оба...
Слова, слова... мир — театр, в котором люди-артисты произносят отрепетированный текст. Я хочу импровизации.
Выстрел. Я роняю пистолет и скрючиваюсь на лавке. Ну, где же вторая тема?
Выстрел...
...Что я играю? финал здесь совсем не такой, а у меня что-то другое — постыдный ужас, плачевное бегство...
— Что это было?
Дени казалось, что он спросил тихо, почти шепотом, но в наступившей тишине вопрос прозвучал неестественно громко. Ивонна очнулась.
— Скрябин. «Поэма экстаза».
15
Разноголосый шум улицы, как сквозь вату, просочился в уши Дени, став привычным звуковым фоном. Дени с трудом раскрыл веки — утренний свет бритвой полоснул глаза.
Постепенно восстанавливалась картина реальности, прогоняя остатки сонного забытья. Дени вспомнил, как очутился в этом номере гостиницы, вспомнил, что было вчера. Ему редко приходилось так много пить, и всегда после этого вместе с головной болью приходило чувство брезгливости к себе.
Дени подошел к окну и жадно выпил нагревшуюся на солнце воду в графине. Мелькнуло беспокойство, словно забыто что-то важное. Он еще раз стал припоминать вчерашние события. Дневник Гало! Вот же он, на стуле, под измятой сорочкой. Дени раскрыл его, но тотчас же захлопнул. Нет, это надо читать с совершенно ясной головой. Пришлось позвонить портье и заказать крепкого кофе. После второй залпом выпитой чашки Дени устроился в кресле у окна.
Это был обычный блокнот для ежедневных записей, дневником его не назовешь. Каждая страница разделена на три части, в них стоят числа и дни недели. Но коротенькие записи сделаны как попало.
Дени листал страницу за страницей. Мелькали схемы, формулы, отрывочные непонятные записи. Он уже едва сдерживал досаду и разочарование. Да и что можно было ожидать? Но почему он послал эти записи Ивонне? В них, пожалуй, не разберется даже специалист. Хотелось пропустить эти скучные листки и заглянуть в конец, но Дени старался ничего не упустить.
Ага, появилась Ивонна!
«Позвонить Ивонне, пока она не уехала...»
А вот и более пространная запись. Это уже интересней!
«...Понял, что начинаю разочаровываться в работе. Раньше мне казалось, что мы делаем что-то полезное, теперь я так не думаю. Старик Порелли всю лабораторию заставляет работать только на него, и не смей думать о другом...»
Эти записи относятся, видимо, к периоду работы Гало у профессора Порелли. Интересно, как тогда относился к нему шеф?
«...Виделся с Ивонной. Собирается путешествовать — показала новую яхту. Простилась весьма прохладно. Черт возьми, женская логика долго еще будет предметом изучения ученых мужей...»
«Готова новая установка. Просто мечта! Десятиканальная, с амплитудным анализатором, чувствительность 10-5. В лаборатории появился новый объект — мрачный тип с лицом как висячий замок. На новой установке будем записывать его биотоки. Что-то новое!»
«Все не то, не то! Копаюсь уже несколько дней, исписаны рулоны ленты, а итог — рука и предплечье».
«...Работа еле двигается, эксперименты продолжаются. Набрал великолепный материал. Правда, теоретически здесь ничего не докажешь... Хотя... Попробую посчитать...»
«...Опять помехи. Установка забарахлила с самого утра. Надо было снимать потенциалы коры, поставил тантало-ксилидиновые датчики. И вдруг на экране вместе с основной кривой полезла еще одна. Проверил все блоки, даже сетку, которой заэкранирован «зверинец», — заземление надежное. Вот до чего довела высокая чувствительность. Помехи какие-то внутренние».
«Что мне пришло в голову взяться рукой за сетку? Только взялся — «помешанная» кривая исчезла. Отпускаю сетку — опять она на осциллографе. Целый вечер голову ломал.
Впечатление такое, будто мешают наводки от излучения мозга. Какие центры могут давать такое интенсивное излучение? Зарегистрировать излучение коры головного мозга, кажется, еще никому не удавалось, не удалось бы и мне, если бы не высокая чувствительность установки. Все-таки молодец старик Порелли!»
Дени уже с трудом пробирался сквозь дебри техницизмов.
16
«...Пусть это только догадка, хилая гипотеза, но она стоит того, чтобы над ней подумать. Мне кажется, что на экране осциллографа я видел мысль. Мысль в электромагнитном состоянии. Конечно, мои наблюдения, на основании которых я это утверждаю, носят случайный характер. Но сколько научных открытий было сделано случайно!
Шеф выслушал меня с кислым видом: «Идея любопытная, но мы фантастикой не занимаемся».
...Если я вижу мысль, то почему я не могу ее услышать, расшифровать или записать в конце концов? Что для этого нужно?
Волновой электромагнитный пакет несет закодированную информацию, которую надо расшифровать. Чем? Кристаллом-анализатором? Но на такую частоту анализаторы не существуют... Что же делать?
...Не применить ли принцип суперпозиции излучений несущей частоты и частоты коры мозга? Потом — модуляция, детектирование, как в обычной радиосвязи...
...Сделал расчеты и решил показать шефу, убедить его в своей правоте. Самое удивительное — он заинтересовался, покровительственно похлопал меня по плечу и попросил оставить «на денек, чтобы вдуматься» — так он сказал.
«Денек» обернулся неделей, но я времени не терял — собирал схему, отлаживал и доводил. Можно приступать...
До сих пор я не задумывался, что же будет представлять собой мое приспособление. Что оно даст? В идеале это аппарат «выворачивания наизнанку человеческих мыслей».
Мысль... Сложный биофизический процесс, который позволяет человеку анализировать, сопоставлять, вспоминать — словом, думать.
Сказанные, даже шепотом, слова можно подслушать, записать на пленку. Действия, поведение человека можно подсмотреть, заснять скрытой камерой.
Мысль — это единственное сокровенное. Говорят: откровенный человек. Так ли это на самом деле? Кто проверял, насколько совпадают слова и дела «откровенного» человека с его мыслями?
Неужели право человека оставаться наедине со своими мыслями исчезнет с моей помощью? Не слишком ли много я хочу?
А впрочем, что в этом плохого? Странным кажется все новое, необычное, но потом оно становится привычным, даже необходимым.
Люди, радующиеся своим скрытым мыслям! Вы можете быть спокойны. Пока никто не сможет узнать, о чем вы думаете, что замышляете. Только пока!..
Не могу же я каждого из вас, как подопытного кролика, приводить в лабораторию, сажать перед установкой и заставлять думать. Думать то, о чем бы не хотели вы говорить.
Вы нужны мне в нашей привычной обстановке, с вашими обычными, ничем не возмущенными мыслями. А для этого не вы должны подойти к моему прибору, а прибор к вам.
Не просто эго сделать, очень не просто...
...Сегодня я узнал истинное лицо профессора Порелли. Произошло все так. С милой улыбкой пригласил он меня в свой кабинет, усадил возле камина, предложил коньяку.
— Дорогой мой, я с любопытством изучил ваши расчеты. Скажу откровенно — они доставили мне немало веселых минут. А ведь я считал вас серьезным исследователем. Бросая эту рукопись в огонь, я спасаю ваш престиж ученого...
... Нет, я не упал с кресла и не пополз в камин за рукописью. Только какой-то противный комок застрял в груди и не давал вздохнуть. Я ничего не слышал, внезапно мне стали ясны все последние поступки профессора. Это было так мерзко! Он даже не позаботился придать видимость добропорядочности своим поступкам. Отвергнув идею, ухватился за расчеты, держал их неделю и бросил в огонь... Что это? Лицемерие, зависть или убожество мысли?»
Здесь Дени заметил, что в тетради вырвано несколько листочков, аккуратно подчищено место отрыва. Кто это сделал? Ивонна?
«... Память не так прямолинейна, как блокнот. Из нее не вырвешь несколько исписанных листочков без ущерба для всего остального. И все же она совершенней записи. Память сама себя стремится пригладить, сделать не такой мучительной, все наиболее острое и ранящее спрятать поглубже или обволочь дымкой философского оправдания.
Но сейчас боль еще свежа. И все-таки нельзя было поддаваться инстинкту, потребовавшему удалить ее источник...
...С какой настойчивостью человек стремится к познанию мира, сути вещей и явлений! Он изобретает телескопы, радары, эхолоты, микроскопы, счетчики Гейгера — несть числа его выдумкам. Философы возвели гигантскую надстройку над естественными науками, выдумали законы мышления, льстящие самолюбию непомерно влюбленного в себя человечества. Но только в детстве каждый задает себе беспощадный вопрос: а какой я? Ведь не такой же, как все? Книга, картины, музыка — неужели это создавали такие, как я?
— Нет, — говорит себе отрок. — Я не такой. Но я это скрою. Ведь никто меня не разоблачит. И может быть, я не один такой?
Сущность человека! Одни верят, что она прекрасна. Другие, потерявшие надежду, твердят, что в душах людских — ад. Ну, а если этой сущности просто нет?.. Передо мной прошла галерея душ. Политика, религия, искусство. Любовь и ненависть, восторг и отчаяние, твердость и бесхребетность. Какие они разные, люди, сколько оттенков, сколько граней характеров, как искрятся их поверхности!
Но алмаз не сам блестит, а лишь в лучах солнца. Весь спектр излучения преломляется, поглощается и отражается по законам оптики. Для химика любой бриллиант — это углерод с ничтожными примесями других элементов. Так и человек перед «Откровением» — хаос случайной информации, не объединенной чем-то общим.
Бог! Принципы! Идеалы!..
При ближайшем рассмотрении все разлетелось в пыль, и на первый план выползла отвратительная физиономия чувственности. В одном случае желудок, в другом — похоть, в третьем — «утонченный» умственный разврат...
И странно: я с каким-то сладострастием копался в этой человеческой помойке, все в ней было мне знакомо. И все вызывало отвращение. Брезгливость — вот что движет миром! Недаром любовники задергивают шторы и гасят свет...
Еще плотнее занавес над мыслями наших ближних. И средства информации, общение между людьми — самая бесстыдная ложь, ложь во спасение единства между пауками в банке...
... Неужели рушится все мое мировоззрение, все мои идеалы?!»
17
Ровно в девять утра младший следователь Пьер Этранж сидел в своем кабинете и, ожидая вызова к комиссару, размышлял.
В этой самой комнате, которую и кабинетом-то назвать трудно, начинал карьеру младший следователь, позднее помощник комиссара по уголовным делам, а ныне комиссар полицейского участка Аллен Дени. Головокружительной была его карьера.
Шефу крупно повезло. Кто мог знать, что дело о самоубийстве какого-то полуголодного изобретателя нашумит в Париже?
С этого и началось. Успешно завершенное следствие о фальсификации банковских чеков, блестяще раскрытые преступления и даже два предупрежденных. Просто невероятно, как можно так быстро и безошибочно работать. Комиссар Дени, казалось, видел людей насквозь, и каждое дело он вел не более трех-четырех дней. Нюх у него особый, что ли?
«Говорят, успех окрыляет, — продолжал рассуждать Этранж. — Незаметно что-то крыльев у шефа. Никогда не улыбнется, всегда мрачен и замкнут. В тридцать лет превратиться в сухаря...»
Телефонный звонок прервал размышления следователя. — Этранж, — раздался в трубке бесстрастный голос шефа, — вам поручается дело об убийстве: повторяю — об убийстве комиссара полицейского участка Аллена Дени.
И ошеломленный Этранж отчетливо услышал сухой щелчок выстрела и стук упавшей на письменный стол телефонной трубки.